Неужели серьезные критики моих несовершенных сочинений толкают меня к тому, чтобы я писал лишь о той далекой поре, когда я работал на стройках лепщиком-модельщиком, зная и дело, и психологию людей, занимающихся этим делом? Жизнь так многообразна, люди, среди которых я живу, так интересны, а мне — только лепку, только лепщиков, профессия которых, можно сказать, давно уже стала одним лишь воспоминанием! Неужели не будет никакой пощады? Не может этого быть! Я скорее соглашусь с неприятным и ворчливым типом, фамилия которого Садиков и который когда-то наводил страх на писателей и поэтов. Не его, конечно, формулировка, но раз уж именно он произнес эту фразу, то я и повторяю за ним, потому что, мне кажется, она заключает в себе серьезный подход к делу. Я просто процитирую Вячеслава Ивановича Садикова. «А что есть предмет поэзии? — спросил он, имея в виду, конечно, аристотелевское значение слова поэзия. И сам себе ответил: — Человек с его образом мыслей и чувствами». И я с ним согласен, потому что он очень тонко подметил, сказав именно об образе мыслей, а не просто о мыслях. Образ мыслей ведь может вовсе и не обозначать сами мысли? Может быть, нам интереснее порой наблюдать, как и коим образом мыслит человек, а не о чем он мыслит? Может быть, Садиков, произнося чужую эту фразу, именно это и имел в виду? А что значит: как и каким образом мыслит человек? Ответ на этот вопрос чрезвычайно прост. То есть правильно, с точки зрения наблюдателя, или неправильно мыслит тот или иной человек, соотносясь с действительностью. Вот вам уже и связка между людьми. Вот уже и интерес к ним. Ведь, по совести говоря, всякому ли читателю, берущему в руки книгу после основной своей работы, интересно следить за развитием чистой мысли? Он, наверное, взял бы в таком случае не беллетристическое сочинение, а, например, какое-нибудь социологическое исследование, не роман, не повесть, не рассказ, а, например… Ну я не знаю, что, например! А уж если он взял беллетристическую книгу, то захочет, конечно, увидеть, почувствовать, каким именно образом человек размышляет, какой этот человек, захочет понять, правильно ли он ведет себя по отношению к другим людям или ошибается, и к чему приводят его ошибки…
Впрочем, все это вы, уважаемый мой читатель, и сами хорошо знаете, и не мне вам объяснять отличие беллетристического сочинения от любого другого. Тем более, надо сказать, что уже известный нам критик Садиков, помнится, тоже высказал… впрочем, боюсь, что и на этот раз не свою собственную мысль, но все-таки высказал, о чем я просто не успел по ходу рассказа сообщить вам, решив, что это ни к чему… Он сказал в тот вечер, помните, когда все пили чай и Сухорукову было не до старика, что… дай бог памяти! Ах да, он тогда пытался объяснить разницу между наукой и искусством. Он говорил, что художник (тоже имея в виду аристотелевское значение) задает вопросы действительности и сам же на эти вопросы, как умеет, отвечает. А ученый, дескать, тоже задает вопросы действительности, но путем сложных исследований и опытов получает ответы от самой же действительности. Так что, дескать, изучать реальность, основываясь на каком-нибудь художественном произведении, невозможно, потому что мы изучим в таком случае только лишь самого художника и его душу. В то же время как с помощью науки мы можем эту реальность изучить. И что, мол, поэтому искусство всегда субъективно, а наука объективна.