В галерее ее ждали двое художников.
— Неплохо, — сказала Делла, — мне нравится. Хотя, похоже, кто-то наступил на тюбик с синей краской.
Она вместе с Джеккой просматривала серию пейзажей, написанных маслом, по большей части модернистских, хотя чувствовалось влияние Ашканской школы[13] и Сальвадора Дали. Их объединяло одно — тысяча оттенков синего цвета.
— Он где-то читал, что в творчестве Пикассо был голубой период, и теперь хочет, чтобы его биограф имел возможность написать о нем то же самое, — сказала Джекка.
— Или он смотрит «Аватар» по шесть раз на дню, — усмехнулась Делла. — У него вообще, похоже, гипертрофированное эго.
— Думаешь, он уже выбрал место для библиотеки, которую построят в его честь? — спросила Джекка, и Делла засмеялась.
Джекка встала, отошла назад и посмотрела на картины. Она вернулась из Эдилина уже несколько недель назад и все это время старалась держать эмоции в узде. Поначалу ей это не слишком хорошо удавалось, но теперь она уже начала выздоравливать.
Из Эдилина она общалась только с Ким, но та не упоминала о Тристане.
— Не буду говорить: «Я тебя предупреждала», — только один раз сказала Ким.
— Имеешь право, — грустно усмехнулась Джекка.
— Нет. Жаль только… — Ким так и не сказала, о чем сожалеет.
Вместо этого они стали беседовать о работе, заключив молчаливый пакт — не говорить о мужчинах.
Вот только миссис Уингейт и Люси, похоже, не хотели иметь с ней ничего общего. И это было больно. Джекка думала, что эти женщины стали ее друзьями, но оказалось, что для них она была всего лишь очередной жиличкой.
С Люси было хуже всего. Во время единственного телефонного разговора она вела себя так, словно Джекка была врагом, который пытается выведать у нее информацию. Больше Джекка ей не звонила, а после трех эсэмэсок, на которые та ответила холодно и сдержанно, переписка прекратилась.
Когда Джекка позвонила миссис Уингейт, та была очень вежлива, можно сказать, очаровательна, но больше не было смешков относительно танцев у шеста, шутливых разговоров о Тристане, о Нелл, равно как и о любых других жителях Эдилина.
Эти звонки тоже прекратились.
Самую большую боль причинил ей отец. В течение двух недель она была настолько зла, что желала от него лишь извинений, униженных просьб о прощении.
Но шло время, а от него не поступало ни звонков, ни сообщений. И несмотря на свою решимость, Джекка смягчилась. В один из воскресных вечеров она позвонила домой в Нью-Джерси. К ее ужасу, ответила Шейла. Джекка едва не бросила трубку.
— Его здесь нет, — заявила Шейла, — и не будет.
Джоуи отобрал телефонную трубку у жены.