— Например?
— Например, сорок дней не буду носить женское белье. Тяжело мне придется, но до Пасхи продержусь.
— Послушай, пост — это серьезно. Прекрати смеяться, а то сотру с тебя пепел!
Он выводит ее из равновесия — что ж? Лучшая защита — нападение: ей стоит вывести из равновесия его! Лина подошла к нему, обняла сзади, прижалась к нему всем телом.
— Нет, голубчик, отказываться надо от чего-то такого, что ты действительно очень любишь.
— Только не от тебя!
Он был смирен и послушен, когда Лина развернула его лицом к себе и прижала к холодильнику.
«Понимаю тебя, — отстраненно подумал Деклан, хотя кровь его кипела от прикосновения ее губ. — Понимаю: секс — твое оружие. Ты используешь его, чтобы держаться на шаг впереди меня. Точнее, на шаг позади».
Лина не понимает, что он способен ее любить так же сильно, как и хотеть. Что ж, его задача — убедить ее в этом. И показать.
— Ты что-то говорил про свою постель! — прошептала она, блуждая жадными губами по его лицу.
И потянула его к двери. Деклан едва не опрокинул ее прямо на новенькую стойку, но в следующий миг сообразил, что куда приятнее будет пройти вместе с ней долгий путь до спальни.
— Что ж, пойдем в постель! — С этими словами он жарко поцеловал ее в шею.
Он стащил с нее блузку через голову и, не глядя, бросил через плечо. Не отрываясь друг от друга, словно в танце, они двигались вдоль стены — теперь прижатым к стене оказался Деклан. Она нетерпеливо рванула на нем рубашку — пуговицы разлетелись в стороны.
На лестнице они продолжали срывать друг с друга одежду. Ботинки и туфли катились вниз. Лифчик Лины взлетел на перила, джинсы Деклана приземлились на третьей ступеньке.
Добравшись до площадки, оба шумно дышали.
Руки Деклана — мозолистые руки рабочего — блуждали по ее телу, пробуждая к жизни каждую клеточку.
— Скорее! — Она впилась зубами ему в плечо, в ней бушевало желание — жаркая страсть, сжигавшая в своем пламени все мысли об осторожности. — Боже мой, скорее!
Он едва не овладел ею прямо на месте, но вовремя остановил себя. Нет, не так. Он сделает это в постели. Так, чтобы она лежала под ним. Чтобы извивалась и выгибалась ему навстречу.
Жадно впившись губами в ее рот, он обхватил ее за талию и поднял в воздух. Что-то грубое, первобытное пронзило его при мысли, что теперь обратной дороги нет. Ни ему, ни ей не дано остановиться.
В коридоре второго этажа их окутали тени.
Из приоткрытой двери потянуло холодом, и Лина вздрогнула.
— Деклан!
— Это мы. Это наш дом. — В голосе его, словно в предостерегающем рычании сторожевого пса, слышалась угроза, руки, сжимающие Лину, были крепки, как сталь, — и холод отступил, уполз, скрылся среди теней.