Незабудки для тебя

Смерть обитает в этих болотах во всей своей безжалостной красе. Повсюду здесь лежат глубокие тени. Шорох среди теней — в траве, или в кустах, или в ползучих зарослях кудзу — означает жизнь или быструю смерть. Желтые глаза смерти светятся в темноте, из пасти ее несет гнилью.

Река, по-змеиному бесшумная, изгибается здесь странной петлей: черная вода под пухлой бледной луной, а по берегам корни кипарисов торчат из земли, словно кости, прорвавшие кожу.

По глади воды, испещренной лунными бликами, проходит едва заметная рябь: скользит к берегу длинное узловатое тело аллигатора. Бросок, победный удар хвостом по воде — и вот неосторожная мускусная крыса исчезает в страшной пасти, и замирает над болотами ее краткий вскрик.

Вместе со своей добычей аллигатор бесшумно опускается на илистое дно.

Кто знает, что таят в себе эти молчаливые безжалостные воды? Воды, что даже в разгар изнурительной летней жары холодны как лед…

Много тайн хранят в себе эти болота, и в них никогда не бывает тишины. Ночью под высокой охотничьей луной смерть выходит на промысел. Москиты, ненасытные вампиры болот, алчной тучей вьются над водой, и монотонная песнь их аккомпанирует шорохам, всплескам и сдавленным воплям агонии.

В высоких ветвях древнего дуба, в тени листвы и мха сова выводит свое скорбное: «У-гу! У-гу!» Заслышав ее крик, болотный кролик пускается наутек.

Ветерок, легкий, словно вздох призрака, шелестит листвой — и исчезает.

Расправив крылья, сова бесшумно снимается с ветки.

На берегу реки, там, где сова опустилась на землю и встретился со смертью кролик, дремлет среди теней ветхий серый домишко у покосившегося причала. На другом берегу, возвышаясь над буйными зарослями, словно бессонный часовой, стоит в лунном свете строгий белоснежный особняк.

А между ними раскинулось болото. Прибежище жизни — сочной, зеленой, щебечущей, шуршащей в траве. И тайное святилище смерти.

Дом Мане, Луизиана

30 декабря 1899 года

Заплакала малышка. Во сне Абигайль услышала ее тихое, жалобное хныканье, еле слышный шорох младенческого тельца, беспокойно шевелящегося под пуховым одеяльцем. В животе заурчало от голода, как будто они с дочуркой все еще составляли одно целое. Еще не проснувшись, Абигайль ощутила, как из груди течет молоко.

Она поднялась быстро и бесшумно. Тяжесть в груди, переполненной молоком, доставляла ей неизъяснимое наслаждение. Ее малышка хочет кушать — и Абигайль спешит, чтобы насытить ее от избытка материнских даров.

Со спинки дивана Абигайль сняла белый ночной пеньюар, накинула на себя. Вдохнула запах оранжерейных лилий — любимых своих цветов — в хрустальной вазе, свадебном подарке Люсьена.