Вошел Зелимхан. Хозяин обрадованно обнял его и быстро провел в тайник, специально оборудованный для абрека под домом, с выходом в глухой сад. Там Зелимхан разделся, насухо выжал мокрый бешмет, рубашку и тут же снова надел их, чтобы быстрее высохли на теле.
— Дуда, я отдохну немного, а ты последи за тем, что делается в ауле, — сказал он хозяину, укладываясь на войлок, лежащий на глиняном полу.
Проснулся абрек уже ночью, но не мог двинуться из-за адских болей в суставах. Он вызвал Дуду и сказал:
— Увези меня отсюда немедленно, я не хочу, чтобы из-за меня разорили твой дом, а сам я сейчас не могу сделать ни шагу...
— Куда?.. — растерялся хозяин. — Тебе больше нельзя жить по пещерам...
— Куда хочешь. В лес, в горы, но подальше от людского жилья, — настаивал на своем харачоевец, и Дуда, попросив у соседа арбу, якобы для поездки в лес за дровами, в ту же ночь увез абрека из Эгиш-аула.
* * *
С той ночи Зелимхан исчез, словно канул в воду.
Никто из многочисленных шпиков, которые рыскали за ним, не мог установить его местонахождение. Харачоевец не появлялся все лето и зиму 1912 года. Прошла молва, будто абрек уехал в Сибирь к семье; потом вдруг разнесся слух: Зелимхан уехал в Персию.
Директор департамента полиции при наместнике Кавказа разослал предписание всем губернаторам, имеющим возможность наблюдать за русско-персидской границей. «Разбойник Зелимхан, — писал он, — обратился с письмом к бывшему советнику персидской миссии в Петербурге Али-Хану, прося исходатайствовать ему разрешение укрыться в Персии, откуда он намерен просить для себя помилования. Признавая совершенно недопустимым укрывательство Зелимхана, наместник Кавказа поручил мне просить вас установить самое бдительное наблюдение за всеми подозрительными личностями, направляющимися тем или иным путем к персидской границе».
...А Зелимхан тяжело болел. Его постоянно бил жуткий озноб, он никак не мог согреться и мечтал хоть на какое-то время оказаться под знойным солнцем. Там, казалось ему, он обязательно поправится.
Иной раз болезнь доводила его до безумия. «Чем дожить до этого, пусть бы меня лучше сразила молния, — мучительно думал он, до крови искусав руки, чтобы не стонать. — Я отомстил за отца, братьев, товарищей, но кому и что я доказал?.. Я пытался помочь сиротам и бедным, но развел еще больше сирот». Эти тяжелые мысли еще сильнее ухудшали его состояние. И вот по совету людей, сведущих в знахарских делах, Зока увез Зелимхана в Ногайские степи к своему знакомому.
Здесь абрека поселили в юрте у ногайца-скотовода, выдав его за крестьянина-охотника, приехавшего на лечение. Тяжелые и тоскливые дни тянулись невыносимо медленно. Иной раз боль усиливалась настолько, что Зелимхану казалось: кончается жизнь. В изнеможении он закрывал глаза и не отвечал на вопросы хозяина.