В этот момент со двора донесся топот копыт и голоса. А вскоре в комнату вошел пристав Бек Сараев.
— Да будет добрым ваш вечер, отец наш, — поздоровался пристав с кадием. — Как поживаете, как здоровье?
— Здравствуйте, господин пристав, слава аллаху, живем по его воле. Какими судьбами вы к нам?
— Да вот все дела да дела у меня в Харачое. Хотел посоветоваться с вами... А-а, у вас, оказывается, гость, — сказал пристав, только сейчас заметивший Гушмазуко. — Я, кажется, где-то встречался с вами, — он всматривался в лицо старика, прикидываясь, что не знает его.
— Да, да, господин пристав, конечно, вы его видели. Это же известный Гушмазуко, отец Зелимхана, — вмешался кадий.
— Ах, вот как! — еще более оживился пристав. — Здравствуйте, будем знакомы. Что у вас нового?
— Здравствуйте, — сухо ответил Гушмазуко, — живем вашей добротой.
Сараев косо посмотрел на старика, но ничего не сказал. С минуту все трое молчали.
— Кадий, — нарушил тишину Гушмазуко, — я, кажется, порядком засиделся. Извините, что побеспокоил вас...
— Ничего, Гушмазуко, аллах нам все простит...
— Значит, больше ничем не можете мне помочь? — спросил старик, вставая.
— Выходит, нет, — развел руками кадий.
— Вы о чем это? — повернулся пристав к Оба-Хаджи. — Может, я вам помешал?
— О нет, что вы! Тут Гушмазуко советовался по своему делу.
— Ну что ж, это очень хорошо. Кадия слышит аллах, кадий плохо не посоветует, — пристав внушительно глянул на старика, а затем повернулся к кадию, словно ожидая, что тот скажет свое слово.
Гушмазуко стоял, сгорбившись, понуро опустив голову, и упорно молчал. Вид у него был настороженный.
— Да вот я советую ему, а он не слушается...
— Какой же совет вы ему даете? — поинтересовался пристав с добродушной улыбкой.
— Чтобы Зелимхан явился к полковнику Дубову с повинной.
— Извините, кадий, но я спросил у вас, можете ли вы после этого обещать, что мой сын будет свободен. Вы мне не ответили, — старик направился к выходу.
Оба-Хаджи с приставом переглянулись.
— А почему бы нет? Полковник может помиловать его. Ведь наш новый начальник хороший человек, — промолвил Бек Сараев.
Гушмазуко заметил, как пристав подмигнул кадию, и содрогнулся от возмущения.
— Зелимхан не придет с покаянием, — сказал он тихо, но твердо. — Прощайте, кадий, и вы, господин пристав.
— Прощай, Гушмазуко.
— Что за люди? На что они надеются? — развел руками Бек Сараев, когда старик закрыл за собой дверь.
Кадий и пристав долго еще говорили об упрямстве «дикарей» и с аппетитом поедали кур, приготовленных по-чеченски. Хозяйка кадия старательно тушила их в молоке, обильно приправив репчатым луком, душистой богородской травой и черным перцем.