— Товарищ майор, да какое для вас имеет значение, как мальчик попал в больницу? Зимой сорок первого года с улицы приносили людей, соседи приводили. Мало ли… Вы ведь сами говорите, что потом мальчик был переправлен в детский дом. От нас, значит, ушел в порядке!..
Сотруднице регистратуры было очень жаль этого майора с грустным лицом. Она рада была ему всячески помочь, но это было очень трудно… Потому она и нервничала.
— Я понимаю, что для меня не могут бросить текущую работу, — сказал Сахаров, оглядываясь на больных, сидевших на скамье у стены. — Понимаю, что только в свободные часы ваши сотрудники могут пересмотреть старые книги… Но я очень прошу вас найти…
— Хоть бы месяц вы знали, — вздохнула женщина.
Иван Антонович не знал, когда сын его был доставлен в больницу и сколько времени в ней пролежал. Это сильно затрудняло поиски. Пришлось поднять все архивы, начиная с ноября сорок первого года и кончая январем 1942 года. Дело было нелегкое.
Когда Сахаров объяснил, зачем ему нужна эта справка, ему обещали всё сделать и попросили прийти через два дня.
Наконец его усадили в дежурке и торжественно развернули перед ним толстую канцелярскую книгу. За его стулом стояли и слегка улыбались сестры, забежавшие в дежурку.
Одна из них сказала, покраснев:
— Это я нашла… Сахаровых ведь много.
Своими глазами он прочел всё… Диагноз — известный заранее — дистрофия. И ниже запись: «Доставлен в больницу комсомолками Лопуховой и Фединой по поручению Петроградского райкома комсомола».
— Были в блокаду такие бригады комсомольские. Помогали людям. От смерти спасали, — сказала старшая медицинская сестра.
Он записал фамилии, поблагодарил регистраторов, врачей, — всех, с кем ему довелось разговаривать в эти дни, и ушел.
А на другой день он уже сидел в кабинете секретаря Петроградского районного комитета комсомола.
— Ваши комсомолки в декабре сорок первого года поместили в больницу моего сына, — сказал Иван Антонович. — Нельзя ли узнать, где сейчас эти девушки?
Ему казалось, что то же самое он рассказывает уже в тысячный раз, и потому чувствовал себя немного виноватым перед людьми, которых отрывал от работы и заставлял искать, вспоминать. Но ему было совершенно необходимо узнать о сыне всё, что только возможно.
И люди это понимали. Его выслушивали внимательно, с теплым сочувствием.
Секретарь райкома, молоденькая круглолицая женщина с коронкой из кос на голове, смотрела на него приветливо и сейчас же принялась звонить по телефону.
Оказалось, что Федина давно уехала из Ленинграда, а Маша Лопухова и сейчас состоит на учете. Она — студентка Электротехнического института. Ему дали ее адрес, но Сахарову не сразу удалось застать девушку дома… А когда они встретились, Маша, высокая цветущая девушка, сразу вспомнила: