Следует, впрочем, принять во внимание, что на стороне этих балерин было в большинстве случаев и более высокое искусство — достаточно вспомнить русский балет, и в особенности балерину Павлову.
Этим, естественно, уже сказано, что крушение потерпела и крайняя форма эмансипации из-под власти трико и газовой юбки, а именно недавно возникший танец наготы, Nackttanz. Этой формой танца, представленной такими танцовщицами, как Ольга Демон или Вилла Вил ланьи, хотели достигнуть еще и другой цели. Танцовщицы хотели не только подчеркнуть целомудрие красивой, наготы в сравнении с эротически действующим одетым телом балерин, но и пропагандировать идею не обезображенной ничем телесной красоты. Нет основания сомневаться в искренности их намерений, зато тем больше сомневаться позволительно в чистоте намерений огромного большинства посетителей этих «вечеров красоты», в чем и признавались многочисленные рецензенты подобных спектаклей.
Победа и здесь осталась за непристойностью. Умерли среди всеобщего равнодушия и другие реформы, при помощи которых хотели облагородить варьете. Уцелевшие до наших дней жалкие остатки бывшего когда-то в моде кабаре способны продолжать свое похожее на прозябание существование, только вступая без зазрений совести в тесный братский союз с грубейшей непристойностью.
Враг, против которого ополчились, сделался, таким образом, союзником, за которым ухаживали с похотливой улыбкой.
Это одинаково приложимо как к Франции, так и к Германии, к тем двум странам, где возникли так называемые кабаре.
Для Германии имеется, правда, смягчающее вину обстоятельство, которое не следует игнорировать, а именно полицейская опека, мешающая духу общественности свободно расправить свои крылья. Даже лучшее кабаре не могло поэтому здесь развить целиком свои возрождающиеся тенденции и было вынуждено с самого начала и навсегда ограничиться половинчатостью. Это снова доказывает решающее значение общей исторической ситуации. Буржуазия — ибо о ней здесь идет главным образом речь, — готовая примириться с полицейским в качестве педагога, очевидно, вовсе не стремится серьезно к регенерации, ни общей, ни частичной. О серьезности такого стремления можно будет говорить только в том случае, когда начнут подумывать об упразднении шуцмана в указанной роли.
В заключение следует сказать несколько слов о новейшем завоевании в области публичных представлений — о кинематографе.
Нет ничего удивительного, что и здесь очень скоро была пущена в ход непристойность.
Откровеннее всего это делалось во Франции и Италии. Сцены раздевания, любовные приключения, самые разнообразные вариации темы совращения охотно включались в программу кинематографа, продолжая и теперь еще служить одним из главных притягательных средств. Подобные картины тем опаснее, что значительная часть посетителей кинотеатров состоит из молодежи и в темном помещении так легко претворить сценическое представление в несомненнейшую действительность. Так оно и случилось, как видно из целого ряда до сей поры не прекращающихся судебных дел. В Германии цензура наложила поэтому запрет на ленты с эротическим содержанием, зато уцелела похотливо-лживая сентиментальность грубо сенсационных романов, действующих с не меньшей силой на половые центры молодежи.