Когда вечером бывший одноклассник снова навестил больного четвертой палаты, то не увидел в его глазах никакого безумства. Диман был таким же, как всегда: бодрым и жизнерадостным. «Может, у него прошло?» — обрадовался посетитель.
— Как себя чувствуешь? — с порога поинтересовался Евгений, окидывая взглядом пустую палату.
— Прекрасно себя чувствую! — ответил с улыбкой Колесников. — Это, — он поднял перевязанную руку, — подживает. Вены уже срослись. А с жилами сложнее. Шевелить пальцами можно будет только через неделю.
— Где твои соседи? — спросил Трубников, описав подбородком полуокружность.
— Телик пошли смотреть. Я тоже хотел пойти, но сестра мне сказала, что ты придешь.
Трубников двинул к кровати табурет и сел у изголовья.
— Прочел я вчера твое сочинение. Ты знаешь, понравилось.
Глаза Колесникова радостно вспыхнули.
— Серьезно? Прикалываешься, наверное.
— Скажу более, — солидно чмокнул Трубников. — Если бы роман был написан полностью, я бы его опубликовал в своем издательстве.
. — Но это уже свистишь! — засмеялся Колесников. — Твое издательство не издает художественную прозу. Да и поэзию тоже. Одни только репродукции и рекламные проспекты.
— Для тебя я сделал бы исключение.
Колесников молодецки закинул здоровую руку за голову и лег удобнее, польщенный похвалой.
— М-да! — произнес он мечтательно. — Не плохо было бы издать.
— Не плохо было бы дописать, — вторил Трубников.
— А что, может, еще допишу, — подмигнул Диман. — Но я не верю, что ты издашь. Пожалеешь денег. Литература — вещь неприбыльная. — Колесников тяжело вздохнул и покачал головой. — А когда-то, помнишь, мы мечтали создать свое издательство и выпускать только серьезную литературу, в первую очередь, конечно, себя. А что в результате? Я ушел в бульварную журналистику, а ты стал хозяином издательского дома, добился-таки цели, но не печатаешь даже собственных стихов. Потому что нерентабельно. Скажи, десять лет назад мы думали о презренной рентабельности? И в мыслях не допускали! Мы думали только о великой литературе.
— Возможно, я к ней еще вернусь, — улыбнулся Трубников.
— Не обманывай себя, — зажестикулировал Колесников. — Никогда ты уже не вернешься в большую литературу. Ты слишком для этого сыт. Посмотри на свое пузо, уже пиджак на пуговицу не застегивается.
— Возможно, ты и прав, — выпятил губы Трубников. — Я уже никогда не вернусь к стихам. Да и ты уже никогда не допишешь свой роман. А жаль. Я бы опубликовал вопреки рентабельности. Честное слово.
Трубников замолчал, Колесников тяжело вздохнул и покачал головой. После некоторой паузы Трубников подмигнул приятелю: