— Нет. Будь проклят Мазаев, который заставил нас убивать своих братьев. Надеюсь, он, сука, будет подыхать долго.
— Будь прокляты кровопийцы-буржуи, которые все это начали, — это, конечно, сказал Краснов.
Его Колесников, уводя своих бойцов, назначил старшим над лагерем военнопленных, и он относился к этой роли со всей серьезностью, хоть и иронизировал: «Говорят некоторые заблуждающиеся личности, что каждый большевик — это генетический вертухай. Значит, у меня получится».
Данилова он сразу же отчитал за его «формальный гуманизм» и запретил приближаться к лагерным корпусам.
«Тебя зарежут — полбеды, а вот за массовый побег мне майор голову оторвет. Он меня назначил, а не Змея, и не зря. С этой публикой надо построжее. Так что сиди и помни, что инициатива наказуема».
Александр вспомнил, что суровый коммунар всегда багровел, когда кто-то… например тот же Фомин, при слове коммунизм упоминал ГУЛАГ. Но в душе он скорее всего не злился, а расстраивался как ребенок. Что для его друга чистая и светлая идея ассоциировалась с тюремной баландой и узколобыми шариковыми из черных подвалов. Не с космическим лифтом и орбитальными городами, а с Королёвым на Колыме.
Как расстраивался и сейчас из-за того, что первым их творением в новом мире был концентрационный лагерь, пусть даже и «добрый», в который мирные люди загнали неудавшихся палачей.
— Когда-нибудь про это напишут песню, — услышал Данилов рядом знакомый голос.
Тимур собственной персоной. Музыкант, которого чудом не порешил Богданов, оказывается, тоже сумел пережить бой. Но голос его звучал тихо, словно у неисправной колонки. Он хорошо чувствовал момент, и у него хватало ума не доставать свою гитару.
«Хотя, она, наверно, сгорела вместе с городом, как и остальные его инструменты, включая свирель, а может даже арфу».
Александр хотел накарябать на клочке тетрадного листа несколько строк, непослушной рукой взял карандаш, но тут же выронил его.
— Твою мать, — махнул он ладонью с раздражением. — Рук не чувствую. Чтоб записать, нужны руки… а они болят, как от артрита. Надеюсь, санитар мазь какую-нибудь даст. Думай сам, может, сочинишь. Только пусть это будет не слезоточивая чушь, а стилизация под древнюю балладу.
— Ты не поверишь, я так и хотел, — просиял Тимур.
И такой неуместной была его радость среди гор непогребенных трупов, что Данилов не знал, отчего ему сильнее хочется кривиться.
Пока они копали, хоронили и разравнивали землю, с юга пришли новости о том, что Бесфамильный не сдался даже перед превосходящими силами и погиб в бою, сгорев в подбитом танке, пытаясь прорваться из окружения.