— Лизонька, я решил... — Михаил с отчаянной смелостью взглянул ей в лицо, — решил обойтись без отцовского согласия.
Лиза смотрела на него со страхом.
— Решил уйти из дома и проситься в советское подданство, — Михаил замолчал.
— Ну? А он-то что?
— Рассердился и... — Михаил передохнул. — Тогда я повернулся и ушел. Больше я туда никогда не пойду!
Лиза заплакала, закрыв лицо платком. В комнату вошел Федор Григорьевич.
— Не согласился? — спросил он, исподлобья глядя на Михаила.
— Нет, — Михаил опустил голову. — Я ушел из дома.
Федор Григорьевич сел к столу, положил на чистую скатерть мозолистые руки, все в ссадинах.
— Ну вот тебе, Миша, мой совет, — Федор Григорьевич пошевелил пальцами. — Переходи в советское подданство и... женитесь. Нечего канитель тянуть. Я против счастья Лизы не пойду. Но... До того, как перейдешь в советское подданство, о женитьбе говорить не будем.
Лиза легко и радостно перевела дыхание.
— Да я... — Михаил задохнулся. — Я завтра же! Завтра пойду к консулу! — он схватил руки Лизы и сжал их. Девушка ахнула. Федор Григорьевич засмеялся и вышел в сени: у него много забот...
Спать Михаила положили в сенях, на сдвинутых скамейках. Лиза отдала ему свое одеяло и подушку. Михаил отказывался, она настаивала, а Федор Григорьевич, слушая, как они уговаривают друг друга, улыбался и покусывал ус. Эх, молодежь!.. Вот и он с Машей, стройной да тоненькой, пришел когда-то на это место. На себе возили доски, сами штукатурили стены, спали под навесом из старья — тянулись, тянулись к собственному дому... Умерла веселая Маша, разлетелись сыновья... И живы ли? Вот и последняя — тоже уйдет. Отпускать ли? Может, лучше увезти ее в Россию? Дело молодое, забудется. Ой ли? — остановил себя Федор Григорьевич. — Разве такое забывается? Забыл бы он Машу?.. Вот с Мишкой неладно. Ну да бог милостив. Не всегда же старик Зотов злобиться будет.
Федор Григорьевич незаметно уснул и не слышал возбужденного шепота молодых, не видел их горячо сплетенных рук.
Разбудил Федора Григорьевича требовательный стук в дверь.
— Кто тут? — тревожно откликнулся Михаил. — Отпирай! — зло кричали за дверью.
Ковров узнал голос русского околоточного — «новосела» из казаков, пришедших в Хайлар вместе с Семеновым. Федор Григорьевич встал, накинул на плечи старенькое пальтишко и не успел зажечь лампу, как в комнату ворвались четверо: трое солдат-японцев и околоточный — ехидный старикашка с шашкой в потрепанных ножнах на боку. На новые ножны он вот уже двадцать лет собирал деньги с жителей.
— Спишь, земляк? — спросил он, поставив на стол зажженный фонарь. — Я к тебе по делу, — и засмеялся.