— Кого ищешь? — спросил Ли Чан.
Человек круто обернулся и уставился на китайца. Глубокие темные морщины бороздили его лицо. Присмотревшись, Ли Чан уловил в облике русского знакомые черты, словно он где-то видел его, только молодого — не такого жирного и без морщин.
— Где Ковров?
— Ходит. Правду ищет, — Ли Чан отвернулся, напряженно вспоминая, где он видел этого русского.
— М-да, — протянул жирный, усаживаясь на лавке против окна. — Правду! Мы все правду ищем. Всю жизнь. Так-то. И богатые и бедные. А правда... нет ее.
— Нету, — согласился Ли Чан.
Неловкое молчание повисло в комнате. Незнакомец старательно тер лицо носовым платком, будто хотел разгладить морщины.
— Пыль-то — едучая, — пробормотал он, пряча платок в карман. — Жара. Лето.
Ли Чан промолчал, разглядывая забитую грязью трещину в половице.
Мерно отстукивал секунды маятник ходиков. Слабо мерцала начищенная медная гиря. На куст бузины перед окном опустилась веселая стайка воробьев. Куст зашумел, точно осыпанный дробью. Воробьи бойко щебетали, обсуждая свои, птичьи дела. Потом вдруг с шумом разлетелись в разные стороны.
— Играют птички, — заметил жирный, постукивая пальцами по подоконнику.
— Живые, — поддержал Ли Чан.
— Да... — согласился тот. — Живые.
Снова наступило молчание. Ли Чан уселся поудобнее. Он было вынул трубочку и кисет с табаком, но так и не закурил, задумался. Незнакомец тоже замолчал, рассматривая кусты за окном.
«Кто он и зачем пришел? — думал Ли Чан, глядя на толстую, с крупными складками жира, шею русского. — На полицейского не похож. На консула советского — тем более. Зачем? Опять Федору горе. Радость приносят не такие. К беднякам радость приходит не в чистом платье».
Как-то совсем незаметно вошел Ковров. Он остановился на пороге, рассматривая вставшего ему навстречу человека.
— Господин Зотов? — удивленно произнес Федор Григорьевич. — С чем пожаловали?
Зотов, с трудом отрывая ноги от пола, придвинулся к столу.
— Мы с тобой, Ковров, русские и старики оба, — голос его дрогнул. Зотов достал платок и вытер лысину.
— Ну? — насторожился Ковров.
— Где Мишка? — спросил почти шепотом Зотов, опираясь о стол. — Где он?
Ковров отшатнулся. На какое-то мгновение ему стало жалко этого старика: так много муки и боли звучало в его вопросе. Но, вспомнив Лизу и японцев в жандармерии, сурово ответил:
— Где Мишка, моего дела нет. Где Лиза? Куда вы ее дели с приятелями вашими — японцами?
— Я... — Зотов побледнел, — я не знаю. Откуда мне знать? — он улыбнулся слабой, жалкой улыбкой. — Я, ей богу, не знаю! — размашисто перекрестился купец на темневшие в углу иконы.