Раскурив трубочку, Иван Матвеевич грустно улыбнулся и глянул исподлобья на Федора Григорьевича.
— Поди, думаешь, земляк, кой черт к тебе Гончаренку носит? Уж не затеял ли старый какого подвоха?.. Н-да... Довел нас японец: друг друга боимся. Чуть горло не грызем. А — смех. Сами с собой воюем, альбо с китайцами... — и вдруг спросил. — Ты чего теперь делать-то думаешь?
Федор Григорьевич развел руками:
— Искать буду... Лизавету...
— Так. У консула-то был?
— Был. Да что он может сделать? У японца — сила.
— Оно так, — согласился Гончаренко. — Однако и против силы есть... хитрость, к примеру. Альбо, обратно, сила.
— Хитрый — трус, — вмешался Ли Чан, снимая уголек с лучины. — Сила — вот хорошо.
— Может, и так, — опять согласился Гончаренко, мельком взглянув на Лм Чана, и снова обернулся к Коврову. — Ты, годок, только духом не падай. Может, найдем средство — поправишься.
— Это как же? — насторожился Федор Григорьевич. Гончаренко неторопливо выбил трубку. Спрятал ее в карман. Посмотрел в окно.
— Человек-то верный? — кивнул он на Ли Чана.
— Верный! — вырвалось у Федора Григорьевича. — Что с ним, что со мной — не скрывайся.
— Тебе видней. Да дело-то такое, что голову могут зараз снять.
— Ты, дядя, не хитри, — Ли Чан встал. — Ван Ю нет — что есть? Зачем моя голова?
— Ну, коли так, слушайте, — Гончаренко наклонился над столом, его тяжелая, почти квадратная, голова с ежиком усов под шишкастым носом совсем заслонила свет. — Дело, можно так сказать, особое. Я давно к вам присматриваюсь. Раньше бы пришел, да тут этот поскребыш зотовский вертелся... не с руки. Чужой он нам.
— Ошибся ты, дядя, — возразил Ли Чан, — и на одном кусту орехи разные. Одного червяк грызет, другой совсем чистый.
Гончаренко кашлянул. Подумал, наморщив лоб.
— Ну, то дело прошедшее. Только я тебе прямо скажу, годок: не будь его, Лизавета цела бы осталась.
— Эх, господи! — Федор Григорьевич махнул рукой. — Ну, что я теперь сделаю? Нешто я враг дочери? Иль я хотел ее погибели?
— Не про тебя речь, — Гончаренко опять посмотрел в окно. — Ладно, об этом на досуге погуторим... А дело у меня такое: нужно скорейше сработать десяток ящиков — два с половиной аршина на аршин и в вышину соответственно.
— Об чем речь! — Федор Григорьевич, ожидавший чего-то необыкновенного, был разочарован. — Лес бы был, а за мной дело не станет.
— Об лесе разговора нет. Только вот ящики-то особенные, — Гончаренко понизил голос. — Надо эдак приспособиться, чтобы дно у них было... двойное. И незаметно чтоб.
— С секретом, значит?
— Ага... с секретом. И незаметно чтоб, — настойчиво повторил Иван Матвеевич.