— Ум, — громко сглотнул Кишка.
Голем протянул грифельную доску:
Я пришел к вам.
— Да. Да. Да. Я, э... да, я понял, — сказал Кишка.
Дорфл перевернул дощечку. На другой стороне было написано:
Я признаюсь в убийстве. Я убил старого священника. Преступление раскрыто.
Кишка, как только у него перестали дрожать губы, обошел и встал за, кажущимся теперь таким хрупким, столом и зарылся в бумаги.
— Ты следи за ним, Нобби, — сказал он. — Смотри, чтобы он не убежал.
— С чего ему убегать? — спросил Нобби.
Сержант Кишка нашел относительно чистый лист бумаги.
— Ну... ну... ну... я, ну... я думаю, я лучше... Ваше имя?
Голем написал:
Дорфл.
Ко времени, когда он дошел до Брасс-бриджа (округленный булыжник среднего размера называемый «кошачьей головкой»), Ваймз задумался, правильно ли он поступил.
Осенние туманы всегда были густыми, но такого еще никогда не было.
Гробовой покров тумана заглушал звуки города и глушил самые яркие лучи до тусклого сияния, хотя по идее солнце еще не село.
Он шел по парапету. Из тумана выплыла коренастая и блестящая фигура. То был один из деревянных бегемотов, какой-то отдаленный потомок Родерика и Кейт. По бокам были еще четыре такие же, все они смотрели в сторону моря.
Ваймз проходил мимо них тысячу раз. Они были его старыми друзьями.
Холодными ночами он часто прятался за ними, когда надо было спрятаться от проблем.
Все так и было. Не верится, что это было недавно. Вся полиция пряталась от проблем. А потом появился Кэррот, и узкий круг их жизней разорвался, и теперь в полиции было уже почти тридцать человек (конечно включая троллей, гномов и т.п.), и они уже не шатаются повсюду подальше от проблем, они ищут проблемы, и они их находят. Забавно. Как в своей манере заметил Ветинари, чем больше у тебя полицейских, тем больше преступлений совершается. Но полицейские были и тут и там на улицах, и если у них не получались пинки как у Камнелома, то по меньшей мере по заднице они могли наддать.
Он зажег спичку об копытце бегемота и, прикрывшись ладонью от ветра, прикурил сигару.
Теперь эти убийства. Всем было бы все равно, если бы полиции не было все равно. Ничего не своровано. Он поправил себя, ничего, по-видимому, не своровано. Конечно, у сворованных вещей был один дурацкий недостаток, их никогда нет на месте преступления. Они, можно быть уверенным не прелюбодействовали с чужими женами. Они наверно не помнили уже, что такое прелюбодеяние. Один проводил свое время со старыми религиозными книгами; другой, господи боже, был экспертом по наступательному использованию выпечки.