«Не беспокойтесь, мисс.» — сказал Двоеточие. — «Он…»
«Младший констебль.» — поправила Любимица.
«Что?»
«Младший констебль.» — повторила Любимица. — "Не мисс.
Морковка говорит, что у меня нет пола, пока я на службе."
На фоне вежливого покашливания Валета Двоеточие быстро проговорил. — «Младший констебль, как я полагаю, у юного Морковки чересчур много кризмы. Более чем достаточно.»
«Кризмы?»
«Неисчерпаемые залежи.»
Тряска прекратилась. Пухляк был очень раздражен. Очень, очень раздражен.
Послышался шорох. В мешке что-то зашевелилось, и оттуда, уставясь на Пухляка, показался другой дракон.
Он выглядел раздраженным.
Пухляк отреагировал единственным известным ему способом…
Морковка стоял посреди улицы, со сложенными руками, в то время как два новобранца, стоявшие за ним, пытались удержать в поле зрения одновременно две приближающиеся колонны.
Двоеточие подумал, что Морковка был простаком. Сам же Морковка относился к людям очень просто. А он был…
Люди ошибаются, думая, что простота — это то же, что и глупость.
Морковка не был глупым. Он был прямым и честным, добродушным и уважаемым во всех своих поступках. В Анк-Морпорке все это могло быть добавлено к слову «глупый» и в любом случае прилипло бы как медуза, взорвавшаяся в печи, но оставались еще два фактора. Первым был удар кулаком, который даже тролли научились уважать. Вторым было то, что Морковка был абсолютно, сверхъестественно симпатичен. Он был добр с людьми, даже арестовывая их. У него была исключительная память на имена.
Большую часть своей юности он провел в маленькой колонии гномов, где было трудно познакомиться с новым человеком. А затем, внезапно, он очутился в большом городе, и случилось так, что талант дождался своего часа и раскрылся…
Он весело помахал рукой приближающимся гномам.
«Доброе утро, мистер Длиннобедрый! Доброе утро, мистер Крепкорукий!»
Затем он повернулся и помахал рукой предводителю троллей. Раздался приглушенный хлопок, как если бы потух, не взорвавшись, фейерверк.
«Доброе утро, мистер Боксит!»
Он держал руки, приложив их горстью ко рту.
«Если бы вы все могли остановиться и послушать меня…»
— прокричал он.
Обе колонны попытались остановиться, колеблясь и со всеобщей свалкой людей в кучу позади. Демонстранты придвинулись вплотную к Морковке.
Будь Морковка хоть чуть-чуть виновен, то эта вина заключалась в том, что он не уделял внимания мелким деталям происходившего вокруг, так как его голова была занята другим.
А потому раздававшийся за его спиной шепот не привлек его внимания.
«…ага! Это была засада! А твоя мать была…»