Еще хуже, а вернее, еще проще выглядел почтенный старец. Он вообще одеяниями не озаботился. Иначе выражаясь, на нем был костюм «в чем мать родила». Инородным исключением являлась лишь бандажная повязка из желе гарбены на раненом колене. Может, поэтому старец и постукивал зубами, словно от холода, хотя в помещении было теплее, чем положено по среднестатистической температуре. И с перестуком зубов озвучивались последние сомнения:
— Может, все-таки надеть простую тогу?
— Ну сколько можно торговаться? — Виктор как раз закончил обход агрегата, который они называли Колыбельной, и заглянул в последнее окошко. — Все равно посторонние предметы выгорят и будут уничтожены.
— Так мне будет неприятно ложиться на холодное железо…
— Теплое оно, как любимая женщина! — Инопланетянин коротко хохотнул, останавливаясь перед жрецом, осмотрел его ссутулившуюся сухонькую фигурку и развел руками: — Ну, чего ждем, уважаемый? Завещать нечего, стол теплый, и там накормят.
— А и в самом деле!.. — Опытный врач напряженно стал прислушиваться к своему желудку. — Может, следовало вначале подкрепиться?
— Это я так пошутил, все нужные для организма вещества даст Колыбельная. Я вон после трех дней сытым вышел.
Заметив, что кандидат на излечение опять открывает рот для выражения каких-то сомнений, Менгарец стал сердиться:
— Да сколько можно одно и то же повторять? Время! Время нас поджимает! Мне и так трое суток придется тут по этим подземельям ползать, словно таракану.
Как только Фериоль вспомнил, что единственный товарищ остается в переполненном врагами дворце, сразу шагнул к двери устройства и решительно приложил ладонь к выемке. Ухнуло, скрипнуло, зашипело, и массивная дверь уплыла наверх. Взору предстала уже раз виденная картина: вздрагивающие, пульсирующие, с розовыми прожилками стенки гигантского пищевода. Вот через него и начал старец проталкиваться со всей своей отчаянной решимостью.
Еще стенки не успели за ним сомкнуться, как тяжеленная дверь грохнулась на место, а наблюдатель поспешил к окошку. Дождался, пока появится во внутренностях устройства дрожащий от омерзения Фериоль, и жестами стал запрашивать его: «Как самочувствие?» Судя по тяжелому вздоху и разведенным рукам, это стоило понимать как: «Жив еще вроде…» После чего старец чуток осмотрелся по сторонам, полюбовался на видимые только изнутри приборы и, подчиняясь строгим жестам в окошке, улегся на стальное ложе. Убедившись, что оно в самом деле оказалось теплым, старик несколько успокоился. А когда началась какофония с мелькающим светом и ускоряющимися вспышками, нашел в себе даже силы коротко махнуть ладошкой в прощальном жесте.