Полина (Дюма) - страница 46

Впрочем, понимала ли я что-нибудь в этом? Чувство, которое испытывала я, было ли любовью? И внедряется ли она в сердце, предшествуемая ужасом? Зачем я не сожгла это роковое письмо? Не дала ли я право графу думать, что люблю его, принимая письмо его? Но, впрочем, что могла я сделать? Шум при слугах, при домашних… Нет. Но отдать его моей матери, сказать ей все, признаться ей во всем… В чем же? В детском страхе! Притом, что заключила бы мать моя при чтении подобного письма? Она подумала бы, что каким-нибудь словом, движением, взглядом я обнадежила графа. Нет, я никогда не осмелюсь что-нибудь сказать моей матери.

Но письмо? Надобно прежде всего сжечь его. Я поднесла его к свече, оно загорелось, и таким образом все, что существовало и что не существовало более, превратилось в кучку пепла. Потом я проворно разделась, поспешила лечь в постель и задула в ту же минуту огонь, чтобы спрятаться от себя и скрыться в мраке ночи. Но сколько я ни закрывала глаз, сколько ни прикладывала руки к своему челу, я опять все увидела: это роковое письмо было написано на стенах моей комнаты. Я прочла его не более одного раза, но оно так глубоко врезалось в мою память, что каждая строчка, начертанная невидимой рукой, появлялась по той мере, как предшествующая исчезала; я читала и перечитывала таким образом это письмо десять, двадцать раз, всю ночь. О! Уверяю вас, что между этим состоянием и помешательством самое недалекое расстояние.

Наконец к рассвету я заснула, истомленная усталостью. Когда проснулась, было уже поздно. Горничная сказала мне, что госпожа Люсьен и дочь ее приехали к нам. Тогда внезапная мысль озарила меня: я расскажу все госпоже Люсьен; она была всегда так добра ко мне; у нее я увидела графа Горация; граф Гораций друг ее сына; это самая лучшая поверенная для такой тайны, как моя; само небо мне ее посылает. В эту минуту дверь комнаты отворилась и показалась госпожа Люсьен. О! Я искренно поверила тогда этому посланию. Я встала с постели и протянула к ней руки, рыдая; она села подле меня.

— Посмотрим, дитя, — сказала она через минуту, отнимая мои руки, которыми я закрыла лицо, — посмотрим, что с вами?

— О! Я очень несчастлива, — вскричала я.

— Несчастья в твоем возрасте то же, что весенняя буря, она проходит скоро, и небо делается чище.

— О! Если б вы знали!

— Я все знаю, — сказала мне госпожа Люсьен.

— Кто вам сказал?

— Он.

— Он сказал вам, что я люблю его?

— Он мне сказал, что надеется на это: не ошибается ли он?

— Я не знаю; я всегда знала любовь только по имени: как же хотите вы, чтобы я видела ясно в своем сердце и посреди смущения, ощущаемого мною, отличила чувство, которое производит его?