— Совершенно! — ответил граф, кладя руку в одну из своих ольстредей, — но вот чего я не понимаю, что вы, владея такими тайнами и доказательствами, не донесли тотчас на меня?
— Это оттого, что я дал священную клятву и обязан был убить вас на дуэли, как будто бы вы были честным человеком. Итак, оставьте в покое ваши пистолеты, потому что, убивая меня, вы можете испортить все дело.
— Вы правы, — отвечал граф, застегивая ольстреди и пуская лошадь свою шагом. — Когда же деремся мы?
— Завтра утром, если хотите, — сказал я, опуская также поводья у своей лошади.
— Где же?
— В Версале, если место вам нравится.
— Очень хорошо. В девять часов я буду ожидать вас у Швейцарских вод с моими секундантами.
— С Генрихом и Максом, не правда ли?
— Разве, вы имеете что-нибудь против них?
— То, что я хочу драться с убийцей, но не хочу, чтобы он брал с собой в секунданты обоих своих соучастников. Это может происходить иначе, если позволите.
— Объявите свои условия, — сказал граф, кусая губы до крови.
— Так как нужно, чтобы свидание наше осталось тайной для целого света, какое бы последствие оно ни имело, то мы выберем себе каждый секундантов из офицеров Версальского гарнизона, для которых мы останемся неизвестными; они не будут знать причины дуэли и станут присутствовать только, чтобы предупредить обвинение в убийстве. Согласны ли вы?
— Да… Теперь ваше оружие?
— Теперь, так как мы можем сделать шпагой какую-нибудь жалкую царапину, которая помешает нам продолжать дуэль, пистолеты мне кажутся предпочтительнее. Привезите свой ящик, я привезу свой.
— Но, — возразил граф, — мы оба с оружием, условия наши сделаны, для чего же откладывать до завтра дело, которое можем окончить сегодня?
— Я должен сделать некоторые распоряжения, для которых эта отсрочка необходима. Мне кажется, что в отношении к вам я вел себя таким образом, что могу получить это позволение. Что же касается страха, который вы испытываете, то будьте совершенно покойны, повторяю: я дал клятву.
— Этого достаточно, — отвечал граф, кланяясь, — завтра в девять часов.
— Завтра в девять часов.
Мы поклонились друг другу в последний раз и поскакали в разные стороны.
В самом деле отсрочка, просимая мною у графа, едва была достаточна для приведения дел моих в порядок; итак, возвратясь домой, я тотчас заперся в свою комнату.
Я не скрывал от себя, что удача дуэли зависела от случая; я знал хладнокровие и храбрость графа, я мог быть убитым; в этом случае мне должно было обеспечить состояние Полины.
— Хотя во всем рассказанном мною я ни разу не упомянул ее имени, — продолжал Альфред, — но мне нет надобности говорить тебе, что воспоминание о ней ни на минуту не оставляло меня. Я еще раз почувствовал, как сильно люблю Полину, когда, взяв перо, подумал, что, может быть, последний раз пишу ей… Окончив письмо и приложив к нему контракт на десять тысяч франков ежегодного дохода, я адресовал его на имя доктора Сорсея в Гросвенар-Скваре в Лондоне.