— Я иду на позиции, — прокричал красномордый унтер. — Как хотите, парни, но до темноты нужно продержаться. Будут еще самолеты.
Мелкий сапер, не стесняясь, шмыгал носом, кто-то из солдат пошел к ящикам с «фаустами».
Женька отступил на пару шагов, принялся лихорадочно рыться в карманах. Пачечка писем вот она, где-то был карандаш. Огрызок карандаша нашелся в кармане. Земляков-Кёлер размашисто начертал краткое пожелание на верхнем письме, перевернул пачку, торопливо стянул письма обрывком замусоленного бинта.
— Не лезь, не возьмут, — заметил кто-то из расходящихся солдат.
— Я попрошу, — пробормотал Земляков-Кёлер.
Его остановил лейтенант с полопавшимися почерневшими губами:
— На позицию, солдат.
— Возьму гранатомет, отдам письма, — объяснил Земляков-Кёлер.
Лейтенант пожал плечами, глянул, как Женька достает из ящика последний «фауст». Положив трубу оружия на плечо, Земляков-Кёлер шагнул к самолету — дорогу преградил жандарм.
— Только письма, — Женька показал мятую пачку. — Письма товарищей.
Жандарм поморщился:
— Отойти назад!
— Пусти его, — невнятно сказал лейтенант. — Он не полезет.
— Не полезу, — согласился Земляков-Кёлер. — Только письма.
Ствол автомата неохотно отклонился от груди, Женька сделал два шага к уже закрывающемуся люку.
— Герр Клекнет, передайте письма парней. Вы же наверняка будете в Берлине. — Женька улыбнулся глядящим из сумрака неразличимым лицам. — Это наши последние письма.
Кто-то протянул руку. Женька, вкладывая пачку, заорал, перекрикивая звон двигателей:
— Герр Клекнет, я знаю, вы человек чести. Передайте.
Лиц в глубине самолета Женька рассмотреть не смог, хотя и пытался, пачечка писем, передаваемая из рук в руки, двинулась туда, в тень. Земляков-Кёлер попятился — неуклюжий люк закрывался, и это было к лучшему.
Удобнее укладывая на плече гранатомет, дабы не колотился о винтовочный ствол, Женька зарысил прочь.
— Веселей, солдат, — прохрипел лейтенант. — Мы продержимся.
— Сделаем все, что можем, — согласился Земляков-Кёлер, оглядываясь.
«Гота», подпрыгивая и переваливаясь на неровностях, начинала разбег. Что ж, сделать все, что можно — еще не значит победить.
Опушка была близко, оттуда кричали о русских танках. Земляков и Кёлер, посовещавшись, без всяких внутренних противоречий рассудили, что танков не надо, хватит уже техники на сегодня. В лес бы только заскочить, и там пора отколоться от стойких камрадов. Бросить увесистую чушку «фауста» и просачиваться к Нероде. Хватит, набегались.
За спиной грохнул разрыв — Женька, пригибаясь, оглянулся и увидел за оседающим дымом разрыва русского трехдюймового снаряда уменьшившуюся «Готу» — самолет почему-то замедлил разбег, вот приоткрылся грузовой люк, оттуда прыгали, падали на траву фигурки немцев. Раз, два, три, четыре… Кажется, пятеро. «Гота» продолжила разбег, с трудом оторвалась от земли… Высадившиеся фигурки шустро бежали к лесу…