В ячейке оказалось много работы. Комсомольцы были странными людьми, отчасти такими же слегка безумными, как и он, хотя и откровенно бесталанными. Андрон приходил домой за полночь, полуголодным. Но были перспективы, были! И материалов хватало — горком уделял должное внимание наглядной агитации, краски и бумагу привозили из Ленинграда.
В третий раз Андрон пришел на Университетскую набережную с направлением горкома комсомола и готовым «Нарвским часовым». Картину похвалили, но институт реорганизовывался и мест на факультете не было. Нужно было ехать в Москву, поступать там — обещали дать направление. Андрон представил койку в общежитии, вороватых соседей, пьянки и разврат и ужаснулся. Рисовать без своей комнаты, без приготовленных матерью ужинов было решительно невозможно.
Снова клуб. По ночам, до утра, рисовал. Днем приходилось работать, организовывать, политически самоподготавливаться. Собственно, запоминать передовицы газет было несложно. Выступал на митингах, говорил четко, грамотно. Копировал стиль Юрцевича — инструктора обкома, с его четкой, сдержанной жестикуляцией, с отмашкой левым кулаком, — получалось ярко. Но все это отвлекало от главного. Пришлось еще взять на руководство кружок в Доме пионеров. Впрочем, это доставляло определенное удовольствие. Мальчишки ничего не умели, но, глядя на их худые лопатки, на стриженые затылки и тонкие шеи, старательно склоненные над эскизами, Андрон испытывал странное чувство нежности. Мать уже не в первый раз заговаривала о семье. Абсолютно не понимала: муза художника ревнива и не терпит соперниц. Андрон как-то полистал брошюрку Фрейда. Гадость и чудовищные заблуждения буржуазного ученого не на шутку пугали. Но в идее сублимации имелась определенная эстетика. Идея была изящна. В отличие от неряшливых гатчинских женщин и болтливых клубных комсомолок.
Одно время Андрон ездил в Ленинград, на занятия Иосифа Фридмана по теории живописи. Было дико интересно, но там говорили спорные вещи… Опасные. В общем, когда Фридмана арестовали, удивления это не вызвало. К счастью, Андрон уже полгода как прекратил общение с ленинградскими знакомыми и даже успел написать статью в «Красногвардейской правде».[5] Политики в статье не касался, писал исключительно о «жизнеутверждающей роли прогрессивного реализма». «Я вижу кубизм как антитезу Пролетарскому Творению, как противоположность Духу Революции, как воплощение холодного мещанства и шаблона…» Статью цитировали на совещании горкома комсомола. У Андрона руки холодели от волнения, но все обошлось. «Спортивное утро» и «Опушку у заставы» взяли на выставку в Ленинград. Через полгода Андрон попросил рекомендацию в партию. Мать говорила, что это поможет и в клубе, и в институте. С рекомендациями получилось не так просто, но кандидатскую карточку товарищ Лебедев все-таки получил.