Красноармейцы, многие в разодранной форме, некоторые с закатанными рукавами, полурасстегнутые, с грязным, выставленным напоказ нижним бельем, сосредоточенно звякали ложками. Пулеметные очереди с окраины казались отзвуком этого аритмичного звона. Андрон осознавал, что нужно что-то делать. Найти штаб, оттуда наверняка уходят машины в тыл. Нужно уезжать, возвращаться к месту постоянной службы, в Старую Обаль. Ну, зачем танковой дивизии еще и «наган» младшего политрука Лебедева? Оттянут конец дивизии тринадцать револьверных выстрелов? Быстрее вернуться, по памяти набросать сцены пекла боя…
Штаб полка располагался где-то у складов — минометчики указали направление. Но до штаба Андрон опять не дошел…
…Налетели немцы — Лебедев бежал прочь от разрывов бомб, земля вздрагивала под сапогами. Нужно было залечь, обязательно залечь, но лучше где-то подальше. Пылали сараи, мелькали смутные фигуры среди дыма и зелени изломанных яблонь. Андрон выскочил к корме танка — «Т-26» вяло дымил, броня стала черной. Мелькнула мысль залечь под броневым прикрытием — но вдруг по танку снова начнут стрелять? Дальше по дороге стоял еще один танк — незнакомый Лебедеву, стального цвета, с распахнутыми люками. Андрон в нерешительности остановился, озираясь. За поваленным плетнем виднелись ямки-окопчики, яростно махал, что-то указывая, залегший красноармеец. По закопченной броне звякнуло, Андрон с опозданием расслышал короткую пулеметную очередь, присел под защиту гусеницы, совершенно не понимая, откуда стреляют. Надо бы на другую сторону дороги перебраться — там сад погуще. Осторожно высунул голову — обзору мешало что-то темное, свешивающееся на скошенный лоб танка из люка механика-водителя. Андрон в приступе абсолютно неуместного профессионального любопытства пытался сформулировать необычную гамму: газовая сажа с прожилком багряного кадмия? На обугленный манекен похоже. Размером с подростка, руки с маленькими кулаками по-боксерски к груди подняты. Запах…
…Несколько пришел в себя Лебедев, лежа за грудой кирпича. Помнилось, как бежал по улице, мелькали дома, свистели пули. Кто-то прятался за углом дома, что-то кричали, останавливали. Снова стреляли…
Здесь между кирпичами и глухой стеной котельной было тихо. Тошнить уже было нечем. Андрон отодвинулся от лужи — кисловатый запах супа был непереносим. Перевернулся на спину: по небу, заслоняя нежно-бирюзовые облака, неслись клочья дыма. Желудок сжало — Андрон со стоном прижал руку к животу. Нужно прекратить. Просто невыносимо. Это не война. Это… невыносимо. Верещагин был старым, выжившим из ума, бородатым дураком-романтиком.