Владлен Жуков лежал на кровати, застеленной простыней из тонкого эластичного пенопласта. Его не потрудились укрыть, он был совершенно обнажен. Иван испуганно отвел взгляд от родительских гениталий. Господи, а ноги-то – как палки, коленные суставы толще… Отца будто высушили, оставив минимум влаги, чтобы продолжал страдать.
Тарсус рядом громко сглотнул.
Жуков-младший взглянул в лицо Жукову-старшему. Словно с размаху в прорубь – окунулся в глаза, наполненные мутной ледяной тоской, болью и безнадежностью. В груди заклокотало, рыдания смешались с рыком ярости, истерика – с неимоверной злобой. В зрачки словно плеснули алой краской. Иван ненавидел весь мир, эту мерзкую подлую страну, населенную фальшивыми героями, предающими друзей. Он себя ненавидел за то, что так долго добирался к отцу. А Тарсуса – за то, что помог добраться и увидеть все это.
– Здравствуй, сынок. – Голос Владлена Жукова не изменился, не треснул, не потускнел. Отец говорил, как обычно, четко и в меру громко. Голос – единственное, что в нем осталось прежним. – Я знал, что ты придешь меня проведать.
Палата большая, отметил про себя Иван. На отца смотреть было больно, потому-то и вертел головой. Белая палата. Стены белые, сметанные, подвесной потолок – тоже. На огромном дисплее, заменившем окно, сыпал снег, прямо настоящая зима, о которой Жуков-младший столько слышал от матери, но которую никогда не видел, потому что в Москве всегда весна, труд, май, а снег бывает лишь под Новый год. И – удивительно! – с экрана даже сквозило, настолько иллюзия была реальной.
– Чего же ты молчишь, сынок?
Над кроватью аркой нависали десятки – сотни! – приборов с дисплеями, на которых отражались разноцветные нити диаграмм, с циферблатами и стрелками, хромированные и пластиковые, керамические, оплетенные проводами и вообще без кожухов.
Черепную коробку отца вскрыли. Иван вновь отвел взгляд. Одно дело – увидеть член родителя, а другое… Кость заменил прозрачный пластик с разъемами, из которых торчали пучки проводов и еще нечто светло-зеленое, вроде пластиковой сетки, что-то очень сложное, предназначенное…
Для чего?
Зачем все это сделали с отцом?!
– Отец… – Жуков-младший боялся, что не сдержится, разрыдается, как пятилетняя девчонка. – Потом поговорим. Сейчас надо выбраться отсюда.
Владлен Жуков улыбнулся.
От улыбки той едва не подкосились ноги. Представьте: вам подмигнула сама смерть. Смерть в обличье человека, который знает, что осталось ему чуть-чуть и не спасти его никак. Но знание это не помогает смириться с неизбежным. Он не хочет умирать. Всеми силами, дыханием, током крови борется он, пытаясь гибель свою предотвратить – не отсрочить, а победить! И при этом все же знает, знает, черт побери, что обречен!