Толпа бесновалась. Рабы, быть может, впервые в жизни попробовав свободу на вкус, сошли с ума. Некому приказывать, орать на них, бить дубинками, сажать в морозилку. Их не травили робопсами, не стреляли в них из пулеметов. Все вертухаи были мертвы. Все!
А самый главный вертухай корчился на кресте. И каждому хотелось швырнуть в него хоть что-нибудь, хоть как-то отомстить за себя, за своих родных, за все вообще. И хотелось, чтобы мучения главного длились долго-долго. Бесконечно долго. И Жуков очень даже понимал этих людей.
– Пройти дайте! – Подняв над головой АК, Макинтош выстрелил в воздух. – Еще веду! Еще на кресты!
Толпа расступилась, образовав живой коридор.
– Топайте, твари! Вперед, я сказал! – Войдя в роль, Макинтош двинул врача прикладом.
Роль – это хорошо. Но как бы раб сам не поверил в то, что он – судья, конвоир и палач одновременно.
Они шли вдоль бушующей ярости, мимо клокочущей ненависти. Их так и норовили пнуть, в них плевали, грозили им заточками. Одного лишь Ивана не трогали – принимали за своего, выделенного в помощь экзекуторам. А вот Лали досталось. Боль заставила ее прийти в себя, она хотела спуститься, но Жуков попросил потерпеть и ничего не бояться. Скоро все закончится. Ведь им здесь не место. Тут вообще никому не место.
– И мне просто хочется носить тебя на руках, любимая. Всегда. И везде. Даже здесь.
И вот они, оплеванные, избитые, в сопровождении Макинтоша поднялись на эшафот – сцену, на которой еще недавно выступали музыканты. Безумный солист, подавший клич к бунту, все еще был здесь, как и его коллеги. Вот только они, включая барабанщика, упились в хлам и просто валялись тут и там. Солист же, хлопая себя по ляжкам, пританцовывал и что-то напевал под нос. Он сунулся к Макинтошу, но тот бесцеремонно оттолкнул его. Подстрекатель неловко оступился и упал. Толпа взорвалась хохотом.
С черного неба меланхолично сыпал мелкий снег. Звезды равнодушно взирали на суету людей.
А с креста на Ивана смотрел Бадоев. Его разбитый рот открылся, передних зубов не хватало:
– Ты… Из-за тебя… Пожалуйста, спаси ее. Прошу.
Лали вырвалась, кинулась к отцу, взобралась по куче хвороста, обхватила лодыжки, колючей проволокой прикрученные к вертикальной перекладине-трубе.
Толпа взвыла – рабам не понравилось это проявление чувств. И тем более им не могло понравиться, что Иван уперся плечом в крест. Чтобы свалить, его нужно расшатать, закреплен ведь едва-едва.
– Любимая, отойди-ка.
Умоляюще заломив руки, она подчинилась сразу. Жуков вновь ударил плечом в трубу.
– Эй, ты чего творишь?! – послышалось из толпы. – Типа это чего такое происходит?!