Замерзшие ребята по одному вылезают из воды и располагаются вокруг. Их глаза светятся любопытством.
– Наши взрослые не любят об этом, – гнусит долговязый Яшка. – Что-то страшное случилось – да, но нет никакого Странника. А вдруг врут? Расскажи, а?
Девочка закатывает глаза и делает вид, что не хочет рассказывать. На самом деле ей нравится быть в центре внимания, а особенно нравится, когда на нее вот так, с обожанием, смотрит белобрысый Ян.
– Ладно, – вздыхает она и начинает, пытаясь говорить так же, как дед, – со знанием дела, серьезно: – Вас пугали, что с незнакомыми разговаривать опасно? Да, пугали. Потому что… Потому что тут… Вот прям здесь, в этой скале… Скала эта была живая, с душой. Злая была скала, и рядом, вон в тех домах внизу, никто не селился. А потом скала решила, что плохо, скучно быть каменной. И душа… Дух скалы вселился в человека. И теперь если встретится странник на пути, в нем может быть дух горы. Он заберет ваше тело… Ну, поселится в вас и пойдет дальше…
– Мы его камнями закидаем, – испуганно прошептал один из малышей, поднял булыжник и замахнулся на воображаемого врага.
Девочка наморщила нос, пытаясь вспомнить, как рассказывал дед, а рассказывал он очень страшно, и лицо делал такое ужасное…
– Не пытайтесь поймать или убить его – бегите, – вскинув голову, проговорила она нараспев. – Потому что Странник – лишь сосуд, вместилище прорвавшегося в наш мир чужака.
Воцарилось молчание. Девочка с торжеством рассматривала испуганные лица приятелей. Губы Яна скривились в усмешке:
– Хорошая байка. Но все равно – не было никакого Странника и злой скалы, – он пнул камень – все напряглись, втянули головы в плечи, ожидая кары, но ничего не случилось.
Тридцать пять лет до описываемых событий
Если безлунной зимней ночью посмотреть вниз с любой окрестной скалы, то и бухта, и долина, жмущаяся к подножиям гор, напоминают овраг, бездонный разлом, откуда из земных недр выдавило черноту. Не возникает и мысли, что там спит поселок.
Когда у рыбаков выдается богатый улов, темнота отступает: трепещут факелы у входа в таверну, тянутся по воде огненные дорожки, дробятся водной рябью. До полуночи мечется эхо голосов, цокают глиняные кружки, свирель вплетается в свист ветра.
В ноябре идет в основном мелочь, и гулянья под стать улову: угольками тлеют два окна таверны, бранятся рыбаки, щелкают о стол костяшками домино. Кое-где в прибрежных домах тускло светятся окна – жены ждут припозднившихся мужей. Едва подсвеченные, белеют силуэты одиноких домов – двухэтажных, с колоннами, – построенных еще в Золотом Веке.