Но я держу рот на замке. Мама все равно не поверит. То есть поверит, но сделает вид, что не услышала. Мол, чего не знаю, того не существует. Она и так старается реже выходить из дома, чтобы не сталкиваться с мексами лишний раз. Только на машине, только к старым друзьям, посидеть за столом тесной компанией и поболтать ни о чем, сделав вид, что на дворе прежние добрые времена. Десять – двенадцать лет назад все было по-другому. Мама делает вид, будто ничего не происходит. Мы все делаем вид.
– Марш в свою комнату!
– Без обеда?..
– Если уроки не сделаешь, то и без ужина!
– Ну что я, маленький, что ли…
Маленький не маленький, а приходится идти в комнату.
Врубаю комп и минуты две пытаюсь найти материалы для реферата по истории политической системы в США. Потом полчаса кликаю ссылки в Вики, выясняя для саморазвития, с каким президентом связано больше всего скандалов. По очкам и по форме задницы лидирует Моника Левински. Хоть она и не президент.
В животе бурчит.
Я смотрю на часы. Отец явится не раньше десяти – он сегодня в вечернюю смену, значит, ужин будет поздний. Не кайф.
Идея с патриотическим перекусом нравится мне все сильнее. Пожалуй, когда Джек радостным шепотом поведал о том, что, по его сведениям, не везде еще буррито и тортильяс победили нормальные человеческие гамбургеры и хот-доги, я не был еще настолько готов к свершениям. Теперь же голод наполняет меня решимостью.
Я набираю Джека:
– Слушай, как насчет закусить собачатиной сегодня? Прямо сейчас, а?
– Ну-у-у-у…
– Джеки, пошли. Погода отличная, – тут я не кривлю душой, весенний денек и вправду хорош. Теплынь, почти лето. – Разомнемся, погуляем. Пожрем, наконец! Вспомним детство. Когда еще все было нормально, и мир не сошел с ума, и еда вкуснее…
– Вот именно, детство. Меня предки племянницу оставили сторожить. Мелкую.
– Так ты что, дядя? – я ржу в трубку и от голодного ничегонеделанья откусываю от листа коланхоэ, которое тоскливо кособочится на подоконнике. Я его не поливаю и не люблю, оно отвечает мне тем же. На вкус – мерзость редкостная.
– Тетя! – Джек пенится и злится. Его вообще разозлить – раз плюнуть. – Какие-то четвероюродные родственники из Гренландии пожаловали. Навезли с собой эскимосское дитя. Там оставить было не с кем, тут «на улицы с собой брать нельзя, опасно, мало ли что». В итоге сидит со мной.
– А сколько ей?
– Шесть.
– Месяцев?
– Дурак, в шесть месяцев они еще сидеть не умеют. Лет.
– Так, – прислушавшись к очередной руладе в желудке, я использую всю силу убеждения. – Взрослый человек фактически. Берем с собой. А родакам наплетешь, что сводил ребенка подышать воздухом. В парк. Тебе же и спасибо скажут.