— Это реальнее чем все, что было раньше. Может быть, — задумчиво прибавила она, — для девочек из сиротского приюта жизнь начинается только тогда, когда они встречают… свою настоящую любовь. Но мне все-таки интересно, Саймон… получится ли у нас? Я имею в виду, мы такие разные, как будто из разных миров.
Он положил руки ей на плечи и слегка встряхнул ее:
— Когда ты уже запомнишь, маленькая моя, что главное — это люди, а не их окружение? К тому же я уже ответил на этот вопрос раньше, когда рассказывал тебе про дикие розы, помнишь? Ты будешь моей дикой розой, Мэнди? Но не розой из сентиментальных стихов, а крепкой, независимой розой, прелестной и храброй, любимой и очаровательной.
Она поперхнулась:
— Но я совсем не такая, Саймон.
— А что такое?
— Видишь ли, дело в том, что я… я не по ошибке садилась на тот поезд до Лондона. Я хотела сбежать.
— Мэнди… но почему? — В голосе Саймона послышался ужас.
— Я думала… что вы с Николой собираетесь сегодня вечером объявить о своей помолвке. И я… я не могла этого вынести.
Он стоял и смотрел на нее долгое, долгое время. Потом глубоко вздохнул и обнял ее обеими руками, крепко прижал к себе, будто не хотел никогда больше отпускать.
Они молча пошли по мосту и спустились на берег. Там, где над тропинкой возвышался развесистый старый дуб, Саймон остановился и повернулся к Мэнди.
— Ты счастлива? — спросил он. — Ты меня любишь?
— Я люблю тебя, Саймон, — твердо ответила она.
Он отколол розочку с ее лацкана и положил ее на траву.
— Здесь ей самое место, — сказал он. — У твоих ног.
В темноте Мэнди увидела, как его губы дрогнули.
— К тому же, — голос Саймона звучал глухо, — мне не хотелось бы ее помять.
Он протянул к ней сильные руки, и она радостно шагнула в его объятия, словно, наконец, после долгого путешествия, вернулась домой.