Словно подтверждая его слова, между плечами Минина и Романа Балахны потянулась к Пожарскому губастая морда Серка. Погладив ее, князь будто и своего ближайшего помощника погладил.
— Ладно, — едва ворочая языком, произнес он. — Побуду… Что бы я без вас делал? — и провалился в глубокий врачующий сон.
Если бы сейчас Пожарского спросили, сколько за неделю лекарь Минина Герась Недосека в него лукового сока, травяных отваров, кваса на корнях полыни и медвежьей желчи с медом влил, он, не задумываясь, ответил бы: ведро — и был бы недалек от истины. Однако не только покой и снадобья поставили его на ноги, но и сознание того, что связи с людьми, избравшими его своим предводителем, до того крепки и многосторонни, что теперь и без его присутствия на станах ополчения дело не застопорится, а еще и усердней делаться будет…
Едва за Дмитриевым и Левашовым закрылась дверь, Пожарский перешел в иконный угол.
— Помоги, Господи, нашему делу и дальше исправно делаться, — перекрестясь, зашептал он. — Мало ли что со мной может статься. Ополчение — не стадо, чтобы без пастуха с дороги сбиваться. Каждый в нем головой и руками общей силы должен быть, ее умом и мечом, верой и совестью. Лишь так мы нынешнее лихолетье изживем и своими порядками жить станем.
Положив на себя новый крест, Пожарский вздохнул:
— На бояр, что лишь выгод от ополчения ищут, у меня, Господи, надежды мало. Сбежались они в Ярославль до поры до времени, а как потребуется свои головы на ратное дело нести, так и развеются, будто дым. На воевод честных и отчизных единственно уповаю, на посадский люд, крестьян да на человека всех мер и достоинств Кузьму. Благодарю, Господи, что дал ты мне их в товарищи.
Перекрестившись в третий раз, Пожарский признался:
— Чаял я, Господи, своего брата по дяде, Дмитрия Петровича Лопату, ныне под Москву двинуть, да он в Устюжне Железопольской непредвиденно задержался. Пришлось к Москве Михайлу с Федором посылать. Слов нет, они люди столь же надежные, но я-то в своих расчетах на Дмитрия настроился. В полковой службе он до недавних пор нужного опыта не имел, но когда до боевых действий дело дошло, многих бывалых военачальников хваткой и доблестью превзошел. К тому же он одноименник и близкий родич мой — Дмитрий Пожарский, но ветвью Лопата. Вот я мысленно себя в него и вложил, чтобы незримо к Москве идти, с пути не сбиваясь. Не сочти это за самообольщение, Господи, но мне на том твой голос был. Дозволь еще раз дерзнуть и ему последовать. Как только Дмитрий здесь будет, велю ему второй отряд к Москве собирать. Дам под начало и конных, и пеших ратников — вдвое больше, чем первому отряду. Прав Авраамий, поспешать на приступ надо, — и вдруг посетовал: — Застоялись мы с Серком дальше некуда. На люди нам пора, Господи, — в земскую избу, на площадь, в походные станы… Вразуми Кузьму, Господи, чтобы он меня больше не жалел. Пусть двери ко мне настежь откроет, а?..