Спешившись, Тырков с конем в поводу двинулся мимо костров своего стана к воеводскому шатру. Завидев его, дружинники радушно улыбались, приглашали посумерничать вместе, но, перекинувшись с ними веселым словом, Тырков шел дальше. Так и дошагал до костра, возле которого что-то баял одноглазый старец Ананий-скудельник. Рядом с ним примостились Сергушка Шемелин с отцом, Федька Глотов, Микеша Вестимов, Михалка Смывалов и чуть не все ермачата. Они так увлеклись, что на появление Тыркова и внимания не обратили. Либо вид сделали, что не обращают.
Прислушавшись, Тырков понял, что Ананий сказывает о чуде-чудном, которое в деревнях, стоящих у перекольских могилок возле рек Вожи и Быстрицы, происходит. Не раньше и не позже, а именно на одиннадцатый день августа, как раз между Яблочным и Хлебным Спасом, там на ближних болотинах вдруг раздается богатырский свист. Потом звучит ратная песня. Следом на вожские и быстрицкие улицы выносится белый красавец конь, оземь копытом бьет, туда-сюда носится. Тут-то и начинают из-под Матери-сырой-земли покойники в могилках плакать. У коня в ответ тоже слезы льются. Чей это конь, о чем плачет, зачем бегает, никто не знает. Так до темной ночи и носится. А когда небо звездами расцветится, над перикольскими могилками появляются блуждающие огоньки. И сразу видно становится, кто на дне болота или в могилках лежит. По виду — люди обычные, рязанские, а по оружию и ранам — народные ратники. Нашлись смельчаки-бывальцы, решили того коня поймать. Но не тут-то было. Не дается он в руки. Его даже самый буйный ветер не догонит — до того он скор. Вот и прозвали его Догони-Ветер…
Тыркову от этого сказа вдруг зябко стало. Он вспомнил свое видение Троицкого поля и ратного братства русских людей. В нем тоже небесные огни с земными соединились, но это было окрыляющее видение. А тут могилки, на дне которых лежат народные ратники, неуловимый конь, безутешный плач… Неужели это предзнаменование того, чем кончится схватка с ляхами за Москву?
«Ну, конечно, она бескровной не будет, — успокоил себя Тырков. — Многие за веру и отечество в землю лягут. Но гибель одних спасет и укрепит жизнь других. За Русь и голову сложить не жалко».
А захваченный повествованием Анания Сергушка Шемелин спросил:
— Неужели, отче, никто и досе не знает, что за ратники под теми болотами лежат?
Его отец на это слюной забулькал, руками замахал, показывая: знают! Потом сделал знак Ананию: расскажи!
— На это другая быль-побывальщина есть, — с готовностью откликнулся тот. — Люди, сведущие в старине, сказывают, что в задавние времена на месте тех перекольских могилок и болотища за трое суток до Успения Пресвятой Богородицы да за четверо суток спустя после Спаса-Преображения русские христианские князья со злыми татарскими бусурманами бились. Сколько это побоище длилось, бог весть. Кровь с обеих сторон ручьями лилась. И вот начали ломить-одолевать бусурмане силу русскую. Но тут, откуда ни возьмись, взялся на белом коне богатырь облика нездешнего, вида незнаемого, а за ним — сотня молодецкая. Начал бить-колоть богатырь злое татаровье — направо и налево рубал, пока их чуть всех не добил. И добил бы всех, да тут подоспел окаянный Батый. Это он богатыря до смерти свалил, а коня его загнал в болотину. С той поры белый конь своего наездника ищет, а его удалая сотня поет и свищет — авось откликнется их предводитель, снова в бой своих молодцев поведет.