— Не серчай на него, мил-человек, — заступился за Мамлея один из челдонов. — Языка у него нет, вот и дичится. Язык-то ему палач подрезал.
И поведал Тыркову не такую уж и редкую для Сибири историю. Родом Мамлей из Пермских краев. С малых лет на медном руднике у промышленников Строгановых жилы рвал, а когда совсем невмоготу стало, подпалил в городке Канкор, что сгорожен при впадении в Каму реки Пыскорки, дом Строгановского приказчика да и убег за Камень. Сперва меж инородцев скитался, потом к Каяловым пристал. Молодой был, дюжий, все у него в руках кипело. Вот большак каяловский ему и говорит: «Оставайся у нас насовсем, странник. Любую девку взамуж бери, новой семьей обзаводись…» А у Мамлея душа по старой болела. Ну и решил он в родные края сбегать, вызнать, что там и как. Приказчик ведь и помереть за минувшее время мог, а с ним и опала на Мамлея подзабыться. Мало ли чего на белом свете ни бывает… Долгонько его назад не было. Каяловы решили, что это добрый знак. Значит, судьба наконец сжалилась над Мамлеем? Ан нет. Снова приволокся он к ним — хоть и с женой, но без языка. Тут объяснять нечего. Как попал однажды в Опалихины, так в них и остался… Куда только силушка подевалась? Согнулся на один бок, волосом дремучим зарос, одичал до неузнаваемости. От такой жизни и жена его Улита раньше срока белой и иссушенной стала, в келейницу превратилась.
Есть ли у Мамлея дети, челдон не упомянул, а Тырков не спросил. Не о том ему тогда думалось. А жаль. Узнай он про Павлу раньше, не стоял бы сейчас перед ней в растерянности.
— Давай подсоблю! — Тырков торопливо перенял у нее гладкое изручье корзины с рыбой. — Заодно и тобой полюбуюсь, коли ты не против.
— Мне что? — пожала она плечами. — Любуйся, коли охота. Да и я на тебя не прочь поближе глянуть. Чай, не скоро другие молодцы к нам заявятся. Девок для своих приятелей заручать, себя забывая, — и устремилась по утопающей в зарослях тропинке к родительскому жилищу.
— Тебя-то, надеюсь, еще не заручили? — примериваясь к ее легкому стремительному шагу, спросил он.
— Да вроде нет, — бросила она через плечо. — Женихались только. Но мне это ни к чему. Пустые хлопоты.
— Что так?
— Кто знает… — вздохнула она и, перебросив тяжелую косу за спину, с каким-то жалобным вызовом обернулась: — Может, тебя ждала!
Не удержавшись, они налетели друг на друга и замерли грудь в грудь, боясь пошевелиться.
— Значит, дождалась! — словно о давно решенном, вымолвил Тырков и обнял Павлу: — А я тебя…
Увидев на пороге своей избенки дочь, а за ее спиной начального человека казачьего отрядца с корзиной в руках, Мамлей Опалихин все понял и заплакал. Долго не мог успокоиться. Утирая глаза хвостом сивой бороды, пытался сказать что-то важное, брызгал слюной, тыкал пальцем в иконный угол, складывал руки над головой, обнимал Павлу. Следом заскулила ее мать — домостарица Улита. Немного успокоившись, стала креститься и поклоны истово класть.