— Я бы с удовольствием работал с таким следователем, сэр. Думаю, он бы понравился комиссару Доулингу.
— А вам не кажется, что он слишком уж категоричен и резок?
— Мне этого не кажется, сэр. То, что он шутник, — это да. С ним работать не скучно.
— Но ведь все-таки Маккью выставил его не без основания, — больше для того, чтобы послушать, как к этому отнесся Рудольф, чем для того, чтобы сравнить их точки зрения, спрашивал Монд.
— Доулинг бы этого не сделал, сэр. — На своих позициях инспектор стоял уверенно. — А сделав, не стал бы, к примеру, подсылать к нам своего помощника, чтобы заманить вас с Андреем в «Сноуболл», на подмогу к Пайку.
Тут Рудольф попал в самую точку — такое действительно не вязалось с характером Сэма Доулинга.
— Сэр, — спрашивал в свою очередь Руди, — а что вы все-таки думаете про этот самый странный тройной прыжок?
— Помните, друг мой, что говорил по этому поводу Городецкий? Здесь безусловно есть странности. И на ряд вопросов попросту нет ответов. Ну вот, например. Мастерство Кирхгофа не вызывает сомнений, какие-то специальные технические приспособления, конечно же, могут быть изобретены, чтобы обеспечить лыжнику необходимую скорость. Но я неплохо представляю себе, что такое спорт больших достижений. Каждый мастерский прыжок с трамплина — это колоссальная психофизиологическая нагрузка, почти предельная, требующая изматывающих тренировок. Тройной прыжок, то есть утроение этой нагрузки на весьма коротком отрезке времени, — вещь невероятная. Не следует забывать к тому же, что Пауль уже три года не выступает в соревнованиях, то есть должен иметь место эффект растренированности. Это вот и смущало Андрея и, кажется, в не меньшей степени и меня. Признаться, инспектор, я и торчу-то здесь с наивной надеждой взглянуть на Кирхгофа.
— Сэр, — извиняющимся тоном говорил Рудольф, — меня все же больше беспокоит то, что мы расстались с мистером Городецким. Причем в очень неподходящий для него момент. Мне все кажется, что он боялся не за себя, а за нас…
— Это наверняка так.
— А не получается ли, что мы попросту бросили его?
— Я довольно хорошо его знаю, инспектор. Кое-что известно мне из его прошлого. Он сделал так, как считал нужным.
— И мы ничем не могли ему помочь?
— А вот это выясниться несколько позже, друг мой…
На последний вопрос Монд ответил весьма уклончиво, и Рудольф посчитал себя не вправе требовать разъяснений.
Некоторая неопределенность ситуации нервировала Монда, но интуиция подсказывала ему, что или Городецкий, или Маккью должен себя хоть как-нибудь проявить.