— Что касается ЕАК, — продолжил он, непроизвольно сжав пальцы правой руки в кулак, — большого прогресса в этом деле нет. К открытому суду мы не готовы. Если развернуть его до крупного масштаба, тогда окажутся втянутыми члены Политбюро, и тут уж по_ настоящему начнется чехарда. Приказ от Сталина был прямой: найти нити заговора или подрывной деятельности, тянущиеся наверх. Я хочу задать вам откровенный вопрос, Лаврентий Павлович. Опять готовится 37_й год?
Берия поправил пенсне, чтобы скрыть свое удивление. Он не ожидал от министра такой неосмотрительности. Однако в следующий момент понял, что это было не так уж глупо.
Министр стоял перед неразрешимой дилеммой, и любая дорога вела его в пропасть. Если и мог кто спасти его, так это Берия. И он ответил откровенностью на откровенность, в которой была смертельная доза яда.
— Ты знаешь, что, когда я занял пост министра НКВД в 1939 году, я остановил почти все процессы, а многих осужденных даже освободил. Не мог я все полностью прекратить, не тебе это объяснять, ты ведь на этом посту уже пять лет. Ситуация сейчас не простая, слов нет, но мы должны приложить все усилия, чтобы не допустить повторения 37_го года. И мне, и тебе понятны последствия.
— Что вы посоветуете, Лаврентий Павлович?
— Притормози дела с евреями. Сконцентрируйся на Ленинградском деле. Оно касается только Ленинградского обкома. Вознесенский — единственный член Политбюро, который связан с ним. За время, пока это дело тянется, многое может произойти.
Он замолчал, чтобы подчеркнуть важность того, что не было произнесено вслух. Берия не сомневался, Абакумов понял намек. Сталин был очень плох и собирался ехать в Абхазию лечиться. Смерти его ждали все, и ждали с нетерпением, надеясь на скорый исход. Это стало бы решением многих проблем, сотворенных вождем на пустом месте. У Абакумова явно есть вся информация о здоровье своего хозяина. Хотя он и беззаветно ему предан, но смерти ожидает с неменьшим нетерпением, чем все члены Политбюро. Уж он_ то знал, кого после смерти Сталина назначат козлом отпущения за подобные процессы.
— Маленков торопит с евреями, — прервал молчание Абакумов. — Провести открытый суд, на котором будут присутствовать иностранные журналисты, мы не можем. Неужели Маленков не понимает, какого рода процесс мне нужно готовить?
— Понимает, понимает. Он тоже выполняет приказ. Нужно лавировать, пока это возможно. Как обстоят дела с врачами?
— Относительно врачей. Дело затеял Рюмин и подобные ему ретивые следователи. Они не понимают, куда все это может привести. У них ума не хватает, чтобы понять: для доказательств на открытом суде нет и никогда не будет достаточно данных. Нужно не только признание вины, но и ее документальное подтверждение. И это подтверждение должно относиться к тому периоду, когда неправильное лечение применялось, или умышленно неправильный диагноз был поставлен. Аэтот Этингер. Профессор, мировое светило, суд не обойдется без привлечения и других светил Кремлевской больницы.