— Смотри, не мудри тут, здесь не шутят, — обратился один из санитаров к лежащему на носилках. — Понял?
Не дожидаясь ответа, санитары ушли. После того как с лязгом закрылась дверь в коридоре, человек на носилках поднял голову.
— Савва? — испуганно спросил Кирилл, с трудом узнав своего друга. Панин угрюмым, усталым взглядом внимательно посмотрел на Кирилла и полушепотом спросил: — За что?
— Сам не знаю. Давно не допрашивали и обвинений не предъявляли. Боюсь, что надвигается 37_й. Что с тобой?
Голова Панина безжизненно упала на носилки, он снова закрыл глаза, и его губы слегка растянулись в гримасе, напоминающей сардоническую улыбку.
— Боишься, — без тени сомнения произнес он. — И правильно делаешь. Здесь все построено на подлости, на страхе, да на крови. — После короткого молчания он добавил: — А я вот больше ничего не боюсь. Скоро умру.
Голос его был хриплый, натруженный, как будто он сорвал его, стараясь перекричать дикий шум. «Долго держали в холодной камере», — определил Кирилл и внимательнее вгляделся в его лицо. Явно больной, простуженный насквозь, он, несомненно, доживал последние дни, если не часы. На бледном, землистом лице следы побоев. Волевые складки у носа и губ, глубоко пробороздившие лицо, казалось бы, свидетельствовали — он до сих пор не смирился с судьбой.
— Заставляли дать показания против Абакумова по делу врачей и сознаться в в заговоре против партии. Все сверху идет, уже мало осталось идиотов, кто не понимает этого. Они там, наверху, счеты сводят друг с другом, а заодно нас бьют без разбора.
Кирилл опасливо оглянулся, ожидая появления охраны или санитаров. Никого, только внезапно наступившая тишина нарушалась учащенным, тяжелым и сиплым дыханием Панина.
— Ты признал свою вину? — прошептал Кирилл едва слышно.
— Иногда признавал, когда боль становилась невыносимой. Но на следующем допросе все отрицал, говорил, что сознался под пытками, — ответил он, не открывая глаз. — И все повторялось сначала. Но больше не признаюсь. Не вынести мне больше пыток, вконец ослаб. Устал я, да и вышибли из меня все силы. Одно радует, умру я честным человеком.
Таким предстану перед Богом. — Он отхаркался, сплюнул на пол большой и липкий красный комок и продолжал:
— Шпана засела в правительстве. Шпана, подонки. — Вдруг он приподнялся, оперся на локоть и широко раскрыл глаза, как будто в припадке безумия. — Знаешь, зря я оскорбил шпану, — повысил он голос. Кирилл похолодел, но прерывать его не стал. — У шпаны есть хоть какие-то законы и понятия, и они их соблюдают. У них есть свой здравый смысл. У этой же шайки нет никаких тормозов. Вот кто настоящие враги народа.