Этим вечером, промозглым и прохладным, в доме, как
всегда, будто сам собой вспыхнул камин, и в полураспахнутую дверь вошла
почтенная дама. Ее волосы был подсинены и уложены на старомодный манер. Она
действительно зябко куталась в белую шаль изысканного вязания и подол ее
нежно-розового шелкового платья мягко скользил по рассохшемуся паркету, то и
дело обнажая атласные туфельки в тон. Она неспешно подошла к камину, взяла в
руки кочергу и аккуратно пошевелила поленца в камине. Осанка дамы и ее
отточенные движения выдавала если уж не благородное происхождение, то долгие
годы блестящей светской жизни. За ней, весело потряхивая персиковым пузцом,
вбежал маленький лохматый шпиц. Пес был безупречно ухожен и щеголял жемчужным
ожерелком на коротенькой шее.
Дама заняла кресло у камина, сложила руки на коленях и
обратила свой взгляд к огню. Как сотни вечеров до этого, она сидела, держа
спину прямо, и будто чего-то ждала.
В дверь за ее спиной просочился крохотный белокурый
мальчик. На вид ему было лет пять, а старомодный сюртучок и короткие штанишки
делали его похожим на мальчишку-посыльного из фильма про Шерлока Холмса. У него
был прямой нос, яркие, четко очерченные губы и синие глаза. Шпиц радостно
кинулся к мальчишке и был награжден потрепыванием по холке.
Как и сотни вечеров до, мальчишке было скучно. Он бродил
по некогда роскошной зале, пытаясь придумывать, чем себя занять. Он перебирал
паркетные дощечки, дразнил шпица, отчего тот заливался тоненьким противным
лаем, и качался на всех обеденных стульях по очереди. Утомившись своим
бездельем, он подошел к камину, уселся на меховой коврик и протянул озябшие
руки к огню. Пес пристроился рядом с ним.
Третьим гостем, явившимся в залу, стал молодой мужчина.
Он был широк в плечах и одет в потертую кожанку. Его манеры были рязвязны: он
шел широко ставя ноги и раскачиваясь, как матрос на палубе. Не глядя ни на
кого, он направился прямиком к столику в углу. На нем стоял большой штоф,
наполненный янтарной жидкостью и грубый тяжеловесный стакан. Рядом располагался
серебряный поднос. На нем – горка белого порошка, часть которого была
разделена чьей-то заботливой невидимой рукой на две «дорожки». Как и сотни
вечеров до, мужчина наклонился к подносу и при помощи коктейльной трубочки,
лежащей тут же, шумно втянул в себя весь порошок. Когда он наклонился, то на
его бритом черепе, на затылке можно было разглядеть плохо заживающую ссадину.
Она немного кровоточила, но, казалось, не причиняла мужчине никаких неудобств.
Проделав привычные манипуляции, мужчина плеснул виски в стакан и, пройдя
несколько шагов, плюхнулся в кресло напротив дамы, положив ногу на ногу и
громко вздохнув. Его лицо могло показаться симпатичным, если бы его не портили
мясистый нос и черные мертвые глаза, которым он принялся буравить свою визави.