Исповедь неудачника, или История странной любви (Дедусенко) - страница 3

Шарик, стоявший среди других сувениров, нечаянно задвинули за керамическую вазу, и я надолго о нём забыл. Когда в квартире переклеивали обои, все сувениры сгребли в ящичек. Выставляя их снова на полочку, шарик почему-то оставили в ящичке. Но я потерял к нему интерес. Наверное, потому, что перешагнул из детства в тот возраст, когда тянет уже к другим «забавам» — один из одноклассников, Дмитрий, а попросту Митяй, принёс полпачки сигарет, и мы с ним попробовали покурить. Нам понравилось. Я вспомнил вдруг о своём шарике: надо было прежде заглянуть в него. Поделился своим беспокойством с товарищем, но он категорично изрёк:

— Ерунда это! Какие предсказания? Муры всякой начитался…

И я успокоился, совсем забыв о своём шарике. До тех пор, пока…


…Я снова посмотрел на маму. Почему она стоит одна? Где же мои друзья, которых было так много при жизни? А впрочем, я вижу двоих, стоящих чуть в отдалении. Слышу, как они переговариваются шёпотом.

— Как это случилось? — спрашивает один.

— Нелепость какая-то, — отвечает другой. — Его нашли голым в сугробе на газоне.

— Ограбили, убили?

— Кто же может это знать, кроме него…

Я не совсем понимаю, почему я всё это вижу и слышу. Наверное, моя душа, всё ещё живая, незримо витает над телом. Возможно, благодаря ей я ещё долго буду наблюдать и свои проводы в последний путь, и то, как будут жить без меня мои близкие и те, кого я считал друзьями, и девицы, не претендовавшие на серьёзные отношения, и она, та, с которой и началось моё крушение.

Глава 2

Я открываю глаза и не сразу понимаю, где нахожусь. Вокруг много белого. Ну, на то она и зима. Хотя нет, это не снег. Это белые стены, белые кровати, белые люди… Вернее, люди в белых халатах. Наконец до меня доходит: я в больнице. А что же тогда мои похороны — всего лишь неприятный сон? Или это всё-таки моя беспокойная душа, которая будет витать где-то поблизости от тела ещё сорок дней, не даёт мне расстаться с прошлым? Ведь всё, что я сейчас видел, очень похоже на правду. И Лоо, и шарик, и книги, и первая выкуренная мною сигарета, и первый стакан вина — всё это было в моей жизни. Тяжёлые веки снова смыкаются, а мне кажется, что я слышу чей-то радостный возглас:

— Он очнулся! Он открывал глаза!

— Тебе показалось, — возразил низкий женский голос. — Смотри, я колю руку иглой, а он не реагирует.

— Но я видела! — настаивал звонкий голос.

Мне хотелось вновь открыть глаза и подтвердить: да, я очнулся! Но сил не было ни на что, я не мог даже пальцем пошевелить, а веки словно склеились. Нет, никак не разомкнуть!

Пытаюсь понять, может, я всё-таки ещё жив? Хочу вспомнить, как попал в больницу, но перед закрытыми глазами почему-то опять всплывают картины детства. Беззаботного детства, когда жизнь представлялась мне гладкой дорожкой, расстеленной для меня заботливыми руками мамы и бабушки.