Только когда он полностью меня намылил, начал смывать пену. Ощупывал уже более нагло, сжимая кожу до боли. Потом резко подхватил меня на руки и прижал к себе.
– Моя Нирель, – шептал безумным, задыхающимся голосом. Стал целовать меня в плечо. Нашел ртом мой сосок и принялся терзать его зубами. Я чувствовала, как слезы вновь подкатывают к глазам, а тошнота к горлу. Омерзительно, пошло, отвратительно он трогал самые интимные части тела.
– Как же я тебя люблю. Как ты нежна и красива.
Признания и комплименты с его уст звучали, как оскорбление. Я едва сдерживалась, чтобы не взбрыкнуть и не выругаться. А в мыслях представляла, будто пронизываю его сердце острым клинком. Вбиваю, вколачиваю, убиваю. Жаль, что еще тогда в покоях у меня не получилось его зарезать! Пусть хотя бы шрам на лице напоминает ему о том, что он погубил, втоптал в грязь и уничтожил женщину, которую оберегал с детства, а в итоге бесстыдно предал.
Дирам поставил меня на пол и посмотрел на крюк, подвешенный к потолку. Похотливая ухмылка озарила его лицо, а меня сковал дикий страх. Веревки, которые он проверял на выносливость, поплыли перед глазами коричневым маревом. Казалось, я тут же потеряю сознание и рухну, но альва подхватил меня за талию и вновь прижал к себе.
– Не надо. Пожалуйста. Я не буду сопротивляться. Не привязывай, – умоляла я его о пощаде, но он будто не слышал моего тихого голоса. Начал обвивать веревкой мои запястья и подвешивать меня на крюк так, что лишь кончиками пальцев касалась пола. Повисла, будто сломанная кукла, пытаясь вытерпеть дикую боль врезающихся в кожу веревок.
– Не надо, Дирам. За что ты так со мной? Отпусти нас домой.
Альва схватил меня за подбородок, заставляя смотреть ему в глаза, и рассмеялся.
– Как же ты не поймешь, Нирель? Ваш дом теперь здесь. Смирись. Пока я буду видеть в твоих глазах надежду на спасение, ты не выйдешь из этой комнаты.
Он не понимал, о чем просит. Как я могла смириться с такой страшной участью – принадлежать нелюбимому мужчине, делить с ним постель, целовать, говорить, улыбаться, жить…
– В таком случае, мне никогда отсюда не выйти, – глубоко вздохнула я. – Ты только не обижай моего сына. Скажи, что я его люблю.
Дирам поменялся в лице, опустил взгляд, и мне показалось, что строгие черты смягчились. Даже проблеснула надежда на то, что он развяжет веревки.
– Когда-нибудь придется смириться. А за Келеара не беспокойся. Воспитаю, как родного сына.
Мне хотелось закричать во все горло, что у него уже есть отец, что альва ему не нужен. Что Дирам вообще никому не нужен, а в ответ прошептала: