Достав из кармана второй файл, Страйк надел его на руку и стал нажимать кнопки, но, перебрав пару комбинаций, услышал тяжелую поступь. Он торопливо сдернул с руки файл, сунул его в карман, с величайшей осторожностью прикрыл дверцу и, вернувшись в спальню, застал там сиделку, склонившуюся над своей подопечной. Сиделка обернулась на его шаги.
— Дверью ошибся, — сказал Страйк. — Я думал, там туалет.
Он уединился в ванной комнате, заперся и, прежде чем спустить воду и открыть кран, чтобы не вызвать подозрений сиделки, прочел завещание Лулы Лэндри, нацарапанное на почтовой бумаге ее матери и засвидетельствованное Рошелью Онифад.
Когда он вернулся в комнату, Иветта Бристоу лежала с закрытыми глазами.
— Уснула, — мягко сказала сиделка. — Все время задремывает.
— Да, — только и сказал Страйк, у которого в ушах стучала кровь. — Передайте ей, пожалуйста, мои извинения за то, что не попрощался. Но мне пора.
Они вместе вышли в уютный коридор.
— Похоже, леди Бристоу в очень тяжелом состоянии, — отметил Страйк.
— И не говорите, — подхватила сиделка. — В любой момент может отойти. Она совсем плоха.
— Ох, я, кажется, забыл там свою… — неопределенно сказал Страйк и свернул в нежно-желтую комнату, где утром ожидал беседы. Там он повернулся спиной к дверям, загораживая приставной столик от глаз сиделки, и вернул на рычаг телефонную трубку. — Вот, нашел. — Он сунул руку в карман, будто опуская туда какой-то небольшой предмет. — Ну что ж, спасибо за кофе.
Уже держась за ручку входной двери, он спросил:
— Значит, у нее усилилась зависимость от валиума?
Доверчивая, ничего не подозревающая сиделка сочувственно улыбнулась:
— Верно, да только это уже не может ей повредить. Я вам вот что скажу, — добавила она, — докторам этим я собираюсь задать хорошую головомойку. Она к троим обращалась, и каждый ей годами рецепты выписывал — вы посмотрите этикетки на коробочках.
— Вопиющая халатность, — сказал Страйк. — Еще раз спасибо за кофе. Всего доброго.
В радостном возбуждении он припустил к выходу, уже держа в руке мобильный и не разбирая дороги. На повороте лестницы он взвыл от боли: протезированная нога оступилась и Страйк всей своей тяжестью грохнулся на ступени, покатился вниз и остановился только на площадке, раздираемый сокрушительной, обжигающей болью в суставе и культе, как будто ногу отсекли заново, как будто рана еще не зарубцевалась.
— Черт. Черт!
— Что с вами? — За перилами верхнего этажа возникло комично перевернутое лицо сиделки.
— Ничего… ничего! — прокричал он в ответ. — Оступился! Не беспокойтесь!.. Черт, черт, черт! — тихо стонал он, ухватившись за стойку перил и силясь подняться на ноги так, чтобы не опираться на протез.