А потом, уже в пору сенокоса, однажды ночью Трофим Матвеевич проснулся от стона Марьи. Еще с вечера она сказала: «Ночь будет душной, вдвоем жарко, лягу на диване». Трофим вскочил со своей постели и подбежал к дивану.
— Подай таз! — сквозь сжатые зубы простонала Марья. — Не слышишь, умираю…
Тогда только Трофим пришел в себя и понял весь ужас случившегося.
— Что ты делаешь? — закричал он. — Что делаешь?
— Сама знаю. Погаси свет.
Больше Марья не сказала ни слова. От большой потери крови время от времени она впадала в забытье. Трофим Матвеевич хотел позвать врача, однако Марья отказалась наотрез:
— И не вздумай!
А наутро, побледневшая, с синяками под глазами, Марья встала с постели и, как ни в чем не бывало, начала одеваться.
— Ты куда?
— А кто же за меня — ты будешь работать?
Он, конечно, не пустил ее на работу. Но Марью с той ночи словно подменили. Она как-то разом потускнела, замкнулась в себе, холодок отчуждения чувствовался теперь в каждом ее жесте, в каждом взгляде.
Ну почему она ничего не сказала ему? И тогда все было бы по-другому. А ребенку теперь было бы десять лет…
С этой горькой мыслью Трофим Матвеевич и уснул.
Чтобы не разбудить спящего мужа, Марья тихонько прикрыла дверь. Сразу же разделась и — к зеркалу. Нет, она еще молода и красива. И глаза еще молоды, и тело крепкое, упругое. Губы полураскрыты в улыбке, словно приготовлены для поцелуя.
— Ты будешь моим, — тихонько прошептала Марья.
Если уж Марья задумала — добьется своего.
Оглянулась на спящего мужа, и улыбка сошла с ее лица, будто ее ветром сдунуло. Марья шагнула к дивану, села на него и беззвучно заплакала. Заплакала впервые за много-много лет.
— Голова-то на плечах у тебя для чего? Для шапки? Где ты раньше-то был? Разве не знаешь, что наряды я распределяю с вечера?
«Сколько вопросов за один раз!» — усмехнулся Павел, услышав их из раскрытой двери председательского кабинета.
— На крыше собственного дома небось нет ни снежинки, весь счистил, а на крышах фермы стропила готовы треснуть. А ведь сам был председателем. Как ты руководил колхозом — не представляю.
Павел понял, что Прыгунов распекает бывшего председателя колхоза, а ныне заведующего фермой Федора Васильевича.
Дверь открыта, — значит, можно заходить.
На всякий случай все же спросив разрешения, он вошел, поздоровался. Федор Васильевич, похоже, не узнал его, а может, в эту минуту ему было не до Павла; председатель тоже молча кивнул ему на стул у двери и начал искать на столе какую-то бумажку.
— Ладно, ладно. Ни людей, ничего больше не буду спрашивать, — с обидой в голосе сказал Федор Васильевич, затем поднялся и пошел из кабинета. Выбившийся из-под пояса пустой рукав висел прямо и неподвижно. Павел проводил взглядом бывшего председателя, и ему почему-то стало жалко его.