К обеду Анна закончила прием аптеки. Перед тем как ставить в шкафы лекарства, она потерла ватой, смоченной в эфире, все склянки и пузырьки. Пергаментную бумагу, которой была покрыта банка с кристаллическим йодом, пришлось заменить: она вся почернела от времени. Нашла посуду для порошков, наклеила новые этикетки.
По правилам фармакологии ядовитые лекарства должны содержаться отдельно. Это Анна знала. Но что делать, если нет свободного шкафа?! Пришлось положить вместе с остальными, написав на полке с ядовитыми веществами по-латыни «фенено», а в довершение еще и занавесить ее марлей.
Приведенное в порядок помещение аптеки вроде бы даже посветлело.
— Шик-блеск, красота! Вот это я понимаю, — ветфельдшер Костя Коновалов оглядел аптеку и сел за стол подписывать акт сдачи-приема. — Все же работа в аптеке, как там и что ни говори, не мужское дело… Готово, подписал. И вообще-то говоря, нынче с тебя, Анна Николаевна полагается пол-литра. Спрашивать, правда, не спрашиваю — что спросишь с девушки?! Однако же помни, что ты в долгу. И один совет на прощание. Скотский доктор должен быть безжалостен, как пират. Особенно не жалей опухолей: режь, коли. Если что не знаешь или в чем сомневаешься — милости прошу ко мне на участок. На первое время сам буду захаживать.
— Спасибо.
Костя попрощался и ушел. Анна осталась одна.
Теперь ее заботой будет здоровье всего колхозного скота. «Скотский доктор», наверное, будут звать ее на селе. Что ж, пусть зовут. Вот только диплома у нее еще нет, через два месяца госэкзамены. Ну, да разве в дипломе дело. Главное, чтобы работа нравилась. А ей работа нравится.
Аптека находится в одной из комнат общежития свинарок. Она отделена лишь дощатой перегородкой. Из окна виден пруд, из которого обычно поили скот. Костя запретил брать воду из пруда, и у Анны уже была стычка из-за этого запрета с одной свинаркой.
Утром, когда Анна шла с молочной фермы, голубоглазая Лизук несла ей навстречу воду.
— Что будешь делать с этой водой? — спросила Анна.
— Уже и забыла, не знаешь? — усмехнулась Лизук, останавливаясь и поправляя на плече коромысло. — Картошку варить.
— Отсюда нельзя брать воду. Коновалов запретил. Червей в этой воде нашли.
— Ай, даже ты об этом знаешь! — воскликнула Лизук, и в ее голосе слышалась явная насмешка.
Маленькая, в свои тридцать лет похожая фигурой на пятнадцатилетнюю школьницу, Лизук была острой на язык. Кто-то однажды пошутил, что она потому и мала ростом, что вся ушла в язык. И лучше бы не связываться с ней, да что делать: кому, как не Анне, следить, как выполняются указания ветфельдшера. И она твердо сказала: