— Две трубы, каждая с отдельной вьюшкой, — объяснила Карди, обращаясь как бы к самой себе. — Одна для быстрой тяги, в другой еще и коптильня. Топку раньше углем кормили, теперь одни дрова выдерживает. Что поделаешь! Старость — не радость, маразм — не оргазм.
Дрова — берёзовые, наколотые аккуратно и мелко, — лежали перед топкой в корзине, плетённой из медных прутьев: чтобы заранее просохли в печном тепле. На ручку корзины небрежно оперлась латунная кочерга. Тут же стояли жестяные вёдра с ковшом, перекинутым через край, и дубовое коромысло.
А еще тут была вешалка из оленьих рогов. Или маральих, чтобы соблюсти колорит? Сундук, по всей видимости, для носильных вещей, — горбатая крышка была отделана в том же «змеином» стиле.
По знаку женщины оба разулись и в одних носках прошли в заднюю камору.
Здесь было куда просторней. Тяжеловесный буфет, явное вместилище продуктов, трехногие стулья старинного кроя, кресло на звериных лапах, удивительной красоты низкий столик, вырезанный — или выращенный в виде восьмигранного кристалла? — целиком из прозрачного сиреневатого камня. Два широких окна с точёными средниками. И книжная полка, наполовину пустая. Вернее сказать, наполовину заполненная дряхлыми книгами и журналами: ибо чудом для Сорди было видеть в диких местах любое печатное слово. Некогда эти стены были закованы в книжную броню, подумал он. Когда-то или где-то? Отчего я так решил?
И всё же самым большим дивом, затмевающим даже стол из цельного аметиста с неким непонятным вкраплением внутри, было овальное зеркало в полный рост человека, оправленное в тяжёлую раму чёрного дерева и прикреплённое в простенке между окон. От него исходило матовое сияние, как от осеннего неба в тучах, и казалось, что русалки-никсы и рогатые драконы, оплетающие гладь, слегка движутся по окружности, сплетаясь хвостами.
— Какое чистое стекло, — сказал он.
— Серебро, — отозвалась Карди. — Полированное. Но и вправду чистое. А ты что, поддаёшься гипнозу? Хватай-ка ведра, ищи ключ. Он тут, я помню, неподалеку пробивался.
Кажется, родники струились здесь отовсюду — главное, выбрать почище. Сорди приметил такой, где спуск был поудобней, начерпал из него ковшиком желтоватой воды и отнёс в дом.
— Торфяная, — отметила Карди, едва понюхав. — Сгодится для мытья и стирки. Сходи еще раз — по сладкую воду. Это с другой стороны.
Там оказалась яма со стенками голубоватой глины, в которую он с трудом спустился, а еще и вёдра пришлось поднимать выше головы, чтобы поставить на кромку. Однако это упражнение скорее раззадорило Сорди, чем утомило, а когда ему велено было снять печную вьюшку и затопить печь по всем правилам, он так же лихо полез на стул, как давеча на сыпучий склон.