Время тянется, и вместо нервозности меня одолевает настоящая злость. По-глупому раздражаюсь на каждого знакомого, который среди всех дней в году выбрал именно этот, чтобы сказать «привет» или поделиться какой-нибудь шуткой. И когда Джесс пересылает мне игривую переписку между ней и Майклом под заголовком «Ну разве он не классный?», я впервые чувствую укол зависти к их отношениям. Не черной, конечно, но все же зависти. «Это несправедливо», – думаю я и немедленно укоряю себя за одну из самых бесполезных и контрпродуктивных мыслей, которые могут возникнуть у женщины в переломный момент. «Жизнь вообще несправедлива, – внушаю я себе. – И все, кому исполнилось десять лет, об этом знают». Затем ощущаю, как екает сердце — меня посещает куда более печальная и отрезвляющая мысль: «Но сейчас ты сама во всем виновата».
Без вестей от Бена проходят четыре мучительных дня. Рисую в голове трагичные сценарии один ужаснее другого: Бену настолько наплевать, что он оставляет мое письмо болтаться во входящих, забыв мне ответить; Бен хмурится, глядя на экран, и с отвращением удаляет мое сообщение; Бен пересылает мое послание Такер, и они вместе смеются над моим отчаянием. Порываюсь позвонить Энни и спросить, не разговаривала ли она с ним и не знает ли каких-то новостей о его жизни. В конце концов, Энни ведь лихо делилась с Беном подробностями моих отношений с Ричардом. Но я не хочу идти по этому пути. Не желаю превращать глубоко личный разговор в испорченный телефон. Вдобавок я не верю, что Энни будет действовать сугубо в моих интересах. Да, она моя подруга, но она дружит и с Беном, а к настоящему времени, возможно, даже сблизилась с Такер.
Джесс со мной согласна.
– Разберись с ним сама, без посредников, – советует она.
– А если он мне так и не ответит?
– Ответит. Наверное, он не сидит в офисе, а работает где-то на объекте или что-то вроде того. Или занят, или просто из вредности хочет, чтобы ты понервничала. А если верен последний вариант, значит, ему до сих пор не все равно.
– Ты права, – соглашаюсь я, но морально готовлюсь к тому, что моя слабая надежда угаснет навсегда. Что я больше никогда не поговорю с Беном по душам.
Вечером пятницы, после долгого обеда с одним из моих любимых литературных агентов, сажусь почитать несколько присланных авторами напрямую рукописей – презрительно называемых «самотеком», так как в основном это высосанные из пальца графоманские потуги. В общей массе они настолько ужасны, что большинство издательств и редакторов отказываются их принимать. Нет смысла тратить на них ограниченные редакционные ресурсы. К настоящему моменту за тринадцать лет чтения самотека я представляла на редколлегии только одну такую рукопись, которую минут через шесть с начала презентации с треском забраковали.