Приглашение в роддом меня удивляет. Энни и Рэй наши близкие друзья, но не думаю, что настолько. Мне казалось, что мы из разряда тех приятелей, кого приглашают посмотреть на малыша уже после возвращения мамочки с младенцем домой. Но несмотря на наши с Беном противоречия, я очень жду встречи с новорожденным.
Поэтому после работы я еду на метро до Рузвельтской больницы, где в сувенирной лавке встречаюсь с мужем. Он уже купил пару воздушных шаров и открытку, которую мы подписываем в лифте, едущем наверх, в родильное отделение. Проходим к палате номер 1231. На двери красуется большой нежно-голубой аист, который держит баннер «Ура, мальчик!», и точно такие же висят на примерно половине дверей в коридоре.
Учитывая затяжные роды Энни, я ожидаю увидеть скромное собрание, но в палате обнаруживается шумная вечеринка на всю катушку. Комната полна цветов, подарков и гостей – их по меньшей мере десяток, друзей и родственников, щелкающих младенца на фотоаппараты и желающих его подержать.
Здесь есть даже несколько бутылок шампанского, и Рэй заслоняет их собой, когда в палату заглядывает медсестра.
Рэй и Энни со счастливыми улыбками подробно рассказывают, как у Энни отошли воды, о поездке в роддом и о ссоре, когда прямо перед тем, как Энни вкололи эпидуральную анестезию, Рэй признался, что забыл дома видеокамеру. Мы смеемся, слушаем и восхищаемся Реймондом-младшим, объявляя его точной копией отца (хотя я не из тех, кто подмечает подобное сходство).
Все хорошо проводят время, но я прекрасно понимаю, какое воздействие это празднование оказывает на Бена. Его захлестывают эмоции, и он очевидно рад за наших друзей, но мне сразу видно, что ему не по себе и невесело. Бен не то чтобы опечален, но похоже, будто он грустит, хотя наверняка это не так. Выражение его лица напоминает мне одинокую подружку невесты, выслушивающую двадцатый тост за молодоженов.
Как раз когда подходит наша очередь подержать Реймонда-младшего, в палату заходит консультант по кормлению и Рэй вежливо просит всех выйти из комнаты. Удивляюсь, что Энни, которая жгла бы лифчики на площадях[1], если бы родилась на несколько лет раньше, теперь стыдливо стремится уединиться. Получается, не зря говорят, что ребенок все меняет? Мы напоследок поздравляем друзей и обещаем скоро им позвонить.
В метро по дороге домой я надеюсь, что Бен понимает – вечеринка окончена. Едва младенца привезут домой из роддома, не пройдет и недели, как поток шампанского иссякнет и на ночных бдениях молодая семья останется одна.
На случай, если Бен этого не понимает, я выжидаю несколько недель, а потом звоню благоверному и невинно предлагаю ему сказать Энни и Рэю, что мы не против посидеть с малышом и дать им шанс выбраться в люди вдвоем. Бен принимает идею на ура. Тут же звонит друзьям, и те с благодарностью принимают наше предложение.