— Сэр Ричард?
Я подошел быстро и, преклонив колено, поцеловал ему руку.
— Я и здесь вас отыскал, отец Дитрих.
Он коротко перекрестил мою склоненную голову.
— Рад тебя видеть, сын мой. Встань и сядь вон в то
кресло, там светильник ярче, хочу рассмотреть тебя... Ты что-то опять похудел. Работы больше, чем ожидал?
— Намного, — признался я.
— Это всегда так, — утешил он. — То ли еще будет. Какие новости?
— Собираюсь ехать дальше, — сказал я. — Потому заскочил попрощаться. На дорогу, как водится, ваше благословение и уверение, что действую верно, что хоть и дурак, но хороший дурак, наш дурак.
Он коротко усмехнулся.
— Ты не дурак.
— Ой, как хорошо...
— А что часто сомневаешься, — сказал он, — значит, растешь. Дураки всегда во всем уверены и ни в чем не сомневаются.
— Отец Дитрих, — сказал я с раскаянием, — душа моя полна сомнения и смятена весьма, однако же в ней упорно зреет зерно, однажды вброшенное Господом, ибо ничего без его воли не делается в этом мире.
Я размашисто перекрестился, что не обмануло отца Дитриха, его лицо стало серьезным и настороженным. Уже знает, что если демонстрирую такое христианское рвение, то явно подложу какую-то очень крупную, откормленную в долгих размышлениях свинью.
— Поделись своими сомнениями, — проговорил он кротко, тоже не очень-то голосом великого инквизитора. — И что в твоей душе там за такое зерно. Может быть, вовсе не Господь его заронил...
— Я читал Библию, — сообщил я. — Вернее, перечитывал. Мы ведь все ее только перечитываем, верно?
Его лицо не изменилось, а когда увидел, что я вроде бы жду ответа, произнес так же мирно:
— В Библии есть все. И даже, как зорко заметил
еще Тертуллиан, слова, что доставляют столько головной боли Ватикану: «Надлежит быть ересям».
— Ереси, — сказал я, — это ветви могучего дерева. Но, конечно, если выживут, дереву только польза.
Он напомнил, не давая мне, как обычно, увильнуть от острой темы и уйти в красивые разглагольствования, так характерные для размагниченного интеллигента:
— Так в чем твои сомнения, сын мой?
Я вздохнул и сказал:
— Отец Дитрих, все наши законы написаны людьми и для людей. Однако мы видим, что даже животные, такие как наши собаки и кони, демонстрируют верность и преданность, столь ценимые в нашем обществе. Потому уже раздаются голоса, что нельзя ради забавы мучить животных.
Он кивнул, но выражение лица оставалось таким же настороженным, когда сказал спокойно:
— В Библии есть прямой запрет.
— Как здорово, — ответил я. — А то помню, что у гуманизма вроде бы оттуда ноги растут. Из Библии, хотя и не хочется признаваться.