«Именно вера делает человека единым, цельным существом. Грех ведет к разрушению человеческой личности, к ее духовной деградации. Верующий человек целостен, и потому он не может в одном случае быть атеистом, в другом — мусульманином, в третьем — буддистом. Нет, он должен быть христианином во всем. Одобряя аборты, разводы, женское священство, браки гомосексуалистов, секс до брака и вообще секс без любви, то есть, потакая общественному мнению, человек разрушает в себе Христианина».
Отец Николаус своими проповедями немало людей обратил к вере, в политкорректном обществе он был неполиткорректным, зло называл злом, а добро — добром. Сходить бы сейчас на его проповедь, и может быть, зажглась бы искра в ее пустом сердце, ведь сказано в Евангелии — «В начале было Слово», но нет больше отца Николауса, он умер вместе с прошлым веком.
Она лежала, смотрела в потолок и ждала, когда начнется это. Это будет неприятно, больно, она будет чувствовать себя злой, плохой, жестокой. Конечно, можно отменить собственное решение, чтобы уже совсем не усугублять ситуацию, но Марта молчит, лежит, смотрит в потолок и ничего не отменит.
Вчера она совершила открытие, которое окончательно расстроило ее. Она узнала о себе нечто нелицеприятное, о чем даже и не задумывалась. Потому что это было привычно, это было, как у всех.
У нее был любовник, но не было любви. Как она докатилась до такого? Как позволила себе? Потому что это было удобно — вместе проводить время, коротать вечер за бутылкой вина, потом в постели, никто никому ничего не должен, ни сцен, ни обязательств. Ни будущего. Ни настоящего счастья.
Марта знала, что Кристоф не поймет, обидится, воспримет все на свой счет, в конце концов, разозлится и хлопнет дверью, чтобы уже никогда не вернуться. Марта будет сидеть у окна с пылающим от стыда и вины лицом, выкурит полпачки сигарет, но все равно, она ничего не отменит. Она будет храброй, эта новая Марта.
«В моей жизни не произошло ничего страшного — никто не умер, никто не болен, я сама жива, здорова, у меня есть работа, рядом мои родители, я живу в городе, который люблю, и все же, все же… Откуда такая тоска внутри? Откуда мгновенно охватывающее острое отчаянье?
Переползаю из одного дня в другой, и ничего не меняется. Даже как будто становлюсь невесомей, прозрачней, я будто макет, или фигурка из японского бумажного театра.
Марта исчезает, потому что ее не интересует жизнь. Я заставляю себя выйти из дома, словно боюсь, что, оставшись, сольюсь с интерьером или в конторе фрау Бауманн меня случайно прихватят вместе с рекламным буклетом. Я еще борюсь, я вытягиваю себя за волосы. Но разве я смогу одна? Неужели некому помочь?»