— Благодарю вас. У вас есть какие-нибудь предположения?
— Боюсь, что никаких. Желаю вам удачи.
На этот раз Вульф не стал его благодарить. Мы разом повесили трубки.
— Прекрасно, — изрек я. — Он думает, что вручил нам гремучую змею. Черт побери, ведь он, кажется, прав. Итак, откуда начнем?
— Только не с кварталов Бэттери, — буркнул Вульф.
— О'кей. Тогда откуда? Боюсь, все обстоит куда хуже, чем кажется. А что если милашка Пол сам сфабриковал дельце с кражей двадцати шести кусков, чтобы сделать от папаши ноги? Не удивительно при таком родителе, а? Значит, увидев объявление, где его просят связаться с отцом, не с матерью и сестрами, а с отцом, упоминая при этом о какой-то ошибке, что он делает? Мотает как можно скорей в Перу или на Ближний Восток, тьфу, опять этот Ближний Восток, или же идет в магазин и покупает себе пару бакенбардов. А что, идея — можно справиться во всех магазинах, торгующих бакенбардами, и если мы обнаружим…
— Закройся. Вот тебе идея. Слушай и мотай на ус.
Я уставился на Вульфа.
— Имейте в виду, шеф, все не настолько безнадежно. Я старался поднять вам настроение и тем самым заставить работать ваши протухшие мозги. Так, если вы…
— Я сказал тебе — закройся. Еще не поздно дать объявление в завтрашние газеты?
— В «Газетт» уже поздно. Быть может, успеем в «Таймс».
— Блокнот.
Если даже он спятил, я все равно еще числился в его штате, поэтому я направился к своему столу, достал блокнот, раскрыл его на чистой странице и взял ручку.
— Там, где печатают разное, — велел он. — В две колонки по три дюйма каждая. Заголовок «К П. Х.» большим жирным шрифтом с точками после П. и X. Далее текст помельче: «Ваша невиновность доказана, раскаиваемся по поводу совершенной несправедливости, — он замолчал. — Измени „раскаиваемся“ на „сожалеем“. Далее: Не позвольте злобе помешать восторжествовать справедливости, — он снова замолк. — Вас никто не принуждает вступать в контакт, но нужна ваша помощь в выявлении истинного преступника. Обязуюсь уважать ваше нежелание возобновлять связи, которых вы возобновлять не пожелаете».
Он поджал губы, потом кивнул.
— Дальше моя фамилия, адрес и номер телефона.
— Почему бы не упомянуть мамашу? — спросил я.
— Нам не известно, как он к ней относится.
— Он посылает ей ко дню рождения открытки.
— А тебе известно, под влиянием какого чувства он это делает?
— Нет.
— Тогда есть доля риска. Мы можем наверняка определить лишь два чувства, владеющие им: чувство обиды за несправедливость и желание отомстить. Если же и таковые у него отсутствуют, то он либо сверхчеловек, либо недочеловек. В таком случае нам никогда его не найти. Я понимаю, что стреляю наугад да еще и но невидимой цели, и будет чудо, если цель будет поражена. Есть какие-то другие соображения?