— А ежели я утеку, дядя Прохор? Ведь дом спалят.
— Ну, значит, без дома жить буду.
При въезде в станицу старик остановил коня:
— Утром, о третьих петухах, съедемся. На околице.
И, не оборачиваясь к Грише, отпустил поводья.
* * *
Петька Ярушников, как и в первый раз, шумно обрадовался появлению товарища.
— Гриша! — воскликнул он, хватая приятеля за руку. — Живой и здоровый?
— А что мне сделается?
— Ну, я не знаю что... К стенке тебя, например, поставить могут.
— Мое время еще не наступило, Петька. Пуля для меня еще не произведена.
— Пуля? — переспросил Ярушников. — А рука чего на ремне болтается?
— Это так, вывихнул я.
Зимних вытащил из-за пазухи кулечек с пшеном, две копченные воблы.
— Тебе подарок, Петя.
— Ого! — округлил глаза Ярушников. — Богато живешь, ваше благородие.
— Не дури! Ну как тут дела?
— А я знаю — как дела? — уныло буркнул Ярушников. — Полная неразбериха. Власть Советская, а что в башке у казаков, черт их знает.. Кто-то по ночам приезжает и уезжает. Селезянские по домам сидят и глаз на свет не кажут. Давеча из губкомдеза наведывались, пошныряли окрест и убрались.
— Ладно, — сказал Зимних, — нечего тебе нос вешать. Другие люди для освобождения трудящихся от проклятых цепей капитала проливают свою кровь — и ничего, помалкивают. А мы с тобой не на красных фронтах воюем, и никакой крови не тратили. Так что ешь пшенку и не пищи.
— Я не пищу, — смутился Петька. — Тем более, что наши тоже не сидят сложа руки.
— О чем ты?
— Прошку Лагутина недавно в расход пустили. Вот был гад!
— Какого Прошку?
— Я же говорю — Прошку Лагутина. Урядник нашей станицы. Он из трудармии сбежал. Домой добирался с дружками. Его ночью на дороге и сковырнули.
Гриша, свертывавший папиросу, внезапно поднял голову и, просыпая махорку, взглянул на Петьку:
— Это когда было?
Ярушников назвал число.
— Где, не знаешь?
— У леска, возле Дунгузлов.
— М-да, — усмехнулся Гриша. — И кто же убил его, Петя?
— Чоновцы, говорят, на дороге засаду устроили. Всего изрешетили. Я сам смотрел, когда привезли.
Петька помог Грише снять ножны с саблей, проворчал:
— Больно вывих у тебя странный. Выше локтя.
— Бывает и так, Петя. Слей мне воды, я умоюсь.
Причесывая русые волосы обломком гребешка, Зимних внезапно с большой серьезностью сказал Ярушникову:
— Я о большом тебя, Петя, просить хочу. Но упреждаю: голова на кону. Не струсишь?
— Какое дело?
— Я сейчас у Миробицкого. Не по собственному хотению, понимать должен.
— А то не понимаю...
— Ну вот — все, что надо, я, видно, сделал. Теперь самый раз — к своим.
— Так и скачи отсюда в Челябу. У тебя и конь есть.