И отделение училось прокладывать на бланковках азимуты, ведущие к цели, и снова, оставив лыжи, ползало в снегу.
...Рядом, на просеке, занималось отделение Горкина. В один из перерывов краснощекий отделенный усадил своих людей в кружок у костра.
— Я хочу кое-что почитать и рассказать, ребята. Не холодно?
Красные, распаренные разведчики усмехались.
— Рубашки впору выжимать, старший сержант.
Андрей достал из планшета лист бумаги.
— Недавно мы наведались к немцам. В четыреста пятнадцатый пехотный и сто двадцать третий артиллерийский полки врага. Ночь и гранаты пособили устроить добрую панику в штабах и разжиться документами. У пехотинцев взят приказ номер восемь дробь сорок два, у пушкарей — мешок с письмами. Бумаги переведены, и я кое-что выписал из них.
Он аккуратно расправил изрядно помятый листок.
— Вот что пишет вахмистр Ганс Шмидт из второй батареи артполка Марианне Лизегант в Геринц: «Здесь все кругом кишит русскими разведчиками. Что означает слово «мороз», я правильно понял лишь тут — на фронте, в России...»
Обратите внимание на эти строки: разведка и холод.
А вот приказ командира четыреста пятнадцатого пехотного полка полковника Ноак. Он тоже жалуется на нас: нарушаем немецкие коммуникации и уничтожаем солдат. Полковник запрещает своим людям ходить в одиночку: могут попасть в руки русских или обморозиться. И здесь, как видите, лазутчики и стужа.
Следующая выписка — приказ командира второго армейского корпуса, генерала от инфантерии, графа Брокдорфа. И там — то же самое... Я мог бы прочесть вам и приказную дрожь начальника сто двадцать третьей пехотной дивизии генерала Рауха, и заклинания штаба десятого армейского корпуса, но, полагаю, хватит... У нас еще есть в запасе четверть часа, пойдемте, послушаем, о чем толкует старшина Намоконов со своим отделением.
Эвенк почему-то хмурил брови и вяло рассматривал язычки огня, трепетавшие в хворосте.
— Я не люблю говорить о том, — проворчал он наконец. — Но если вы просите — скажу. Солдат имеет право все знать о своем командире.
Он набил трубку махоркой, покатал в ладонях раскаленный уголек, закурил.
— Я рожден женой зверобоя, за Нижней Тунгуской, и Дарасун Нижний Стан — моя родина. Эвенки из племени хамниганов — знаете ли? — умеют читать снег и понимать слова ветра. В десять лет я мог попасть белке в глаз. В пятнадцать — бил только в глаз. Ефрейтор Мгеладзе, дай мне твой автомат. У тебя есть спички. Подкинь коробок... Нет, выше... Вот так. Стреляю. Дырку вы посмотрите потом, когда кончим речь.
Теперь знаете мою жизнь, и я кое-что вам скажу.