— Ученик мой… Не мой, а слесаря-монтажника ученик. Леней Фокиным звать…
— Танхаев я! — с гордостью подсказал Лешка.
— Уж не Наума ли Бардымовича родич? — лукаво удивился Воробьев.
— Сын.
— Ух ты! — вырвалось у Воробьева.
— Приемный, — пояснил Ваня.
Теперь Воробьев молча внимательно разглядел Лешку.
— Моего крестного сынок, значит?..
— Как это? — обрадованно удивился в свою очередь Лешка.
— А так. От большой беды спас меня твой папаша…
— А я думал… — разочарованный, протянул Лешка. — И вас тоже спасли, дяденька?
— Почему: тоже? Просто спасли… Хороший человек твой папаша, Леня Фокин… то бишь, Леня Танхаев. У такого человека жить — самому надо быть золотом, понял?
— Понял, — покраснел Лешка, припомнив, как уже однажды осрамил батю Нуму.
— Вижу, что понял. Только я не об этом золоте говорю, парень, — Воробьев показал на его огненные, не послушные расческам вихры. — Я об этом золоте намекаю, — он ткнул себя пальцем в сердце. — Толмач?
— Толмач! — рассмеялся Лешка.
— Вот и столмачились. А чего это у тебя в руках, Ваня Иванов?
Ваня конфузливо улыбнулся, осторожно развернул бумагу, обнажив отливающую черным лаком фигуру Мефистофеля. Поставил на тумбочку Воробьеву.
— Это вам, Семен Петрович.
— Как?.. — не понял тот. — Даришь, что ли?
— Ага, — сказал Ваня.
Широко раскрытые глаза Воробьева уставились на статуэтку, затем на оробевшего Ваню, затуманились, потеплели.
— Дорогой ты мой… да как же это, а?.. Отродясь такого не было, чтобы подарки мне, а ты вот… — Он притянул к себе просветлевшего паренька, приласкал льняной маленький чубчик. — Спасибо, сынок, спасибо, милый. Вот удружил, парень!..
Затем они все трое восторженно осмотрели подарок.
— До чего же хороша вещь! — нахваливал Воробьев. — Куда же я его только, этого черта? Разве что в кабину? Ехать да на него глядеть, а? Ведь я о таком черте всю жизнь мечтал, верти его за ногу!
— Мефистофель, — осторожно поправил Ваня.
— Кто?
— А этот-то, черт-то.
— Все одно. У них, у чертей, тоже разные нации, а душа одна, верно? Черти-то, они до работы шибко горазды. Глядишь, и этот поможет мне Рублева догнать… Да вот, совсем забыл ведь… — Воробьев полез в тумбочку, нашарил в ней ученическую тетрадь, показал Ване. — Тут я, пока делать нечего, наковырял малость. Чертежник из меня — фикция, но, я так думаю, Коля Рублев поймет. Тут все нарисовано.
— Что это, Семен Петрович?
— Как тебе… Помнишь, мы на ледянке муку возили? Сколь последний раз в Жигалово свезли?
— Три тонны девятьсот семьдесят килограмм, Семен Петрович.
— Верно! А положено сколь?
— Три ровно.
— Тоже верно. И ведь рессорки не лопались, и моторчик не подводил… Значит, что? Машина ЗИС — она не три, а все десять увезти может, но кузов мал и нельзя весь груз на один задок вешать. Надо ей еще пару колес, одну ось, значит. Вот и надумал я, Ваня Иванов, не прицеп, не длинномер, а вроде как полуприцеп сделать… Да ты после с Рублевым сам поймешь все. Пускай он с папашей своим попробует сделать. Он, Рублев-то, человек хваткий, хорошее враз примет и испытать не поленится. Так ты передай ему, сынок.