Николаев перелез по сугробам к подошедшей машине.
— Дорога-то есть, парень, а что толку. Ты по моей колее едешь, а я все одно, что целиной. Где Рублев? Давай Рублева сюда, решать надо!
Через несколько минут водители уже толпились у николаевского ЗИСа. Пришел Рублев, посмотрел впереди путь, вернулся к товарищам.
— Ну вот, а кто-то за две недели хотел доехать. Не расчистим — к утру начисто заметет дорогу. Валяй за лопатами, братцы, расчищать будем!
В мутных лучах фар вместе с крошевом бури полетели в сугробы снежные комья. А ветер подхватывал их, рвал в куски, швырял в мокрые потные лица, выл, хохотал, плакал…
4
— Алексей Иванович, радость какая! Радость!..
Поздняков удивленно поднял на влетевшую в кабинет секретаршу глаза: что еще за радость такая?
— Вот смотрите, письмо Гордееву с фронта… Видите: это пишет его сын, его сын, Алексей Иванович!..
Обратный адрес был короток: полевая почта и роспись: А. Гордеев. Партизанское письмо…
— Хорошо, спрячьте пока письмо, я вам позвоню, что с ним делать.
Гордеева Поздняков застал в литейном цехе. Сидя на корточках рядом с Житовым, главный инженер держал в руках новую опытную отливку алюминиевого поршня. Белый, еще не успевший окислиться в воздухе металл искрился в холодных лучах вечернего солнца, переливаясь, как в призме, всеми цветами радуги. Рядом лежала свежевыбитая опока. Парила обуглившаяся формовочная земля. Вторую неделю добивается Житов хорошей отливки поршня, а все неудачно. Вот и сейчас, наверное, что-то не ладится. Ишь ведь как головы опустили. Вот и сообщи радость. Из холода в жар старика бросить — не выдержит…
Поздняков подошел, попросил показать отливку, подивился: поршень — как поршень, только обточить поверху да канавки нарезать. Удача, выходит?
— Можно вас поздравить, товарищи?
— Плохо, Алексей Иванович, не дается отливка.
— Что же тут плохого, Евгений Павлович?
Житов торопливо пояснил:
— Видите паутинки, Алексей Иванович? Это трещины.
Поздняков, щурясь, вгляделся в поршень. И в самом деле, тончайшие, трудно различимые на глаз паутинки разбегались по многим уголкам и скривлениям, казалось бы, безукоризненной отливки. Неужто трещины?
— Скажи, пожалуйста! Но глубоки ли они, Евгений Павлович? Сдается мне, что колупни ногтем — и не будет всех этих ваших трещин.
Гордеев молча взял у Позднякова отливку, обвел одну из паутинок карандашом, показал Позднякову:
— Видите? А теперь… — И, взяв с полу молоток, с маху ударил по звонкой юбке поршня. Белый металл погнулся, лопнул в месте удара, обнажив сероватую неровную зернистую щелку.
— Вот, пожалуйста, убедитесь, — Гордеев вернул поршень Позднякову.