— Отпускайте его! Ружье у меня, не бойтесь!
Но Косов и без того уже оставил Губанова и, отряхивая себя и отдуваясь, опасливо поглядывал на все еще барахтавшегося в снегу дюжего парня. Руки Житова, сжимавшие винтовку, дрожали. Клонясь всем корпусом, словно готовясь пырнуть Губанова, он не упускал каждого его движения, ждал, пока тот путался в лыжах, вставал, выгребал из рукавов и пазухи горсти снега. И отскочил: Губанов шагнул к Житову, протянул за ружьем руку.
— Назад! Застрелю!! — вне себя закричал Житов.
— А ну, отдай палку! — Губанов шагнул еще, поймал направленный в него ствол берданки.
Щелкнул курок, но выстрела не последовало.
— Не балуй, голубь! — Роман с силой рванул на себя ствол, и винтовка оказалась в его руках. — Незаряженная она. Так я, попугал малость. — И, пронизав Житова презрительно-насмешливым взглядом, привычно забросил за спину ружье, прошагал мимо.
Только теперь Житов увидал Нюську. Значит, и она была свидетелем этой постыдной сцены? Вот и Косов, что-то говоря Нюське, ухмыляется, скалит зубы. Уж не над ним ли они смеются оба?..
— Вот гад, что выкинул! — скорей весело, чем возмущенно, сказал, обратись к Житову, Косов. — Напугались, Евгений Палыч?
Житов молчал. Да и что ему было ответить? Пряча от Нюськи лицо, поднял топор, умышленно долго чистил его от снега. Косову бы на его месте! И Нюська хороша: даже не подошла, не утешила… Черствые, безжалостные какие-то!
— Хорошо, Листяк предупредил, — продолжал Косов. — Дружок его. Пошли, говорит, поглядим, как Ромка нашему техноруку салют будет делать… Это про вас, значит. Ну я из него, из Листяка-то, все вытряс. А тут Нюська вернулась… Ну, я и к вам.
— Спасибо, Миша, — еле выдавил из себя Житов. — Но я бы лучше предпочел смерть, чем такую насмешку…
— Ой, что вы! — вскрикнула Нюська. — Верно, дурак он, Ромка, но чтобы человека зазря убить — это он не позволит…
— Ладно болтать-то! — оборвал девушку Косов. — Где твои жерди? Девчат нет, все заняты, давай вместе потащим. Да и вам хватит рубить, Евгений Палыч, тащите и вы с нами. А с Губановым в райкоме комсомола поговорим; он на судоверфи работает, так мы его на райкоме…
5
На берегу уже распоряжался дед Губанов. Старик будто помолодел: выпрямился, забегал, то весело покрикивая на нерадивцев, то сдерживая прыть слишком отчаянных. Да и комсомольцы не оставляли его в покое:
— Дед Матвей, а ну глянь, ладно ли?
— Губаныч, подь сюда! Примай связку!
— Дедушка!..
Жерди, ровные и длинные, что рыбачьи шесты, очищенные от веток, вязали одну к другой: комель — к комлю, так, чтобы хватило перекрыть всю полынью — от кромки до кромки. Затем их укладывали на льду, подтянув к самому перекату, и сплетали, спутывали лозой, кусками веревки. Семь-восемь таких лесин образовывали длинную жесткую полосу, или дорожку, которую оставалось только столкнуть в воду. Лена довольно широка, перекат протянулся поперек нее почти от одного берега до другого, и плетеных «дорожек», чтобы закрыть его весь, потребовалось немало. Работа затянулась. Давно пора было отдохнуть, пообедать, но короток зимний день, и надо успевать дотемна сделать все: нарубить, сплести, спустить на воду хитрые путы.