— Вот эти двигатели уж обязательно будут стотысячниками, Алексей Иванович.
— Хорошие движки, — подтвердил один из стоявших рядом с Поздняковым водителей. — Вчера сам пробовал — душа радуется, Алексей Иванович.
Поздняков, почувствовав на себе пристальный взгляд, оглянулся: на него, пряча в щелки черные угольки глаз, широко улыбаясь, смотрел Танхаев.
— Вот что, товарищ Гордеев, — обратился Поздняков к протиравшему свое неизменное пенсне главному инженеру, — хорошо бы и в других цехах это сделать. А «ярославцев»… мы уж как-нибудь сами.
Гордеев водрузил на нос пенсне, тихо промолвил:
— Боюсь, что и это придется сделать вам без моего участия, товарищ Поздняков. Успеть бы довести до конца вагранку, а там пора и на пенсию. Что поделаешь: старость! — И он с вызовом посмотрел Позднякову в глаза.
7
В Баяндае, что на полпути к Качугу, Поздняков и Танхаев сделали остановку.
— Что же вы, около леса живете, а доски у меня просите? — спросил Поздняков начальника автопункта.
— Так ведь как же, Алексей Иванович, лес — его пилить надо. А у нас, окромя двуручной пилы да трех плотников… — Он развел руками.
— Ну, а если дадим пилораму?
— Опять же спецов по ней не найдется. Буряты — они отродясь лесом не занимаются, а у нас… — И замолчал, устыдился Танхаева.
Поздняков попросил показать лесные массивы.
— Вот это пожалуйста, Алексей Иванович. Тут до леса километров сорок будет и зимник справный…
— Зимник?
— Он самый. Летом туда не проехать, Алексей Иванович: топь. А зимой — за милую душу!
В Качуг приехали уже затемно.
— Ну вот, в Баяндае в чайную опоздали и здесь, похоже, не лучше, — проворчал Поздняков. — Сосет под ложечкой. А ты как?
— Тце, тце… Однако, долго ночного ужина ждать будем. Совсем живот подвело, — согласился Танхаев.
ЗИС-101 уже въехал в Качуг, как вдруг Танхаев схватил за плечо водителя.
— Останови, пожалуйста!
Машина, завизжав тормозами, стала.
— Ты что, Наум Бардымович? — удивился Поздняков.
Танхаев хитровато улыбнулся, выбрался из машины.
— Погоди, Алексей Иванович, погоди, дорогой. — И, перешагнув кювет, застучал в калитку.
Во дворе рванулся на цепи, громко залаял пес. Ему ответил второй, третий, — и вскоре вся улица-тракт огласилась собачьим лаем. С крыльца раздался тревожный старческий голос:
— Кого надо?
— Николая Степановича надо. Дома?
Голос из темноты ответил не сразу:
— Дома. А кто будете?
— Танхаев. Ай-ай, забыл гостя, папаша. Открой, пожалуйста, очень надо.
Было слышно, как взвизгнул, убрался в конуру пес. Скрипнула, раскрываясь, калитка. Дед провел Танхаева в избу.
На этот раз Рублев встретил парторга обрадованно, хотя и подивился его столь неожиданному визиту. Неделю ходил Рублев туча-тучей, припоминая высказанное им сгоряча Танхаеву. Кто его знает, как еще обернется дело. Про самого Позднякова наговорить столько! А может, он, Поздняков, по указу Москвы действует? Вот почему и обрадовался Николай Степанович гостю: правильный человек Танхаев, понимает рабочего человека, что не за себя, за общее дело стоит Рублев.